Смертельные враги

— Вы уже говорили это, сударь, — холодно сказал шевалье.

— Я убью вас!

— Ага, вот это другое дело!.. И каким же образом вы рассчитываете отправить меня в мир иной?

— Я вас предупредил, сударь, — сказал Монтальте, скрежеща от гнева зубами. — Мы с вами еще встретимся.

— Да хоть сейчас, если пожелаете… Нет? Ну, в таком случае, где вам будет угодно и когда вам будет угодно.

Тем временем слуги Фаусты удалялись, увозя с собой Бюсси-Леклерка; придя в себя, он плакал, переживая свое поражение и не слушая расточаемых ему утешений; поодаль следовал Монтальте, погруженный в задумчивость.

— До скорой встречи, господа! — крикнул им Пардальян.

И пожав плечами, он вновь пустился в путь, мурлыча охотничью песенку времен Карла IX.

Он не проехал и пятидесяти шагов, как раздался выстрел. Пуля ударилась в скалу, рядом с которой он находился, примерно в двух туазах[2] от него. Он живо поднял голову. Монтальте, стоя высоко над ним, один, склонился над пропастью с пистолетом в руке, который он только что разрядил. Видя, что его выстрел не попал в цель, кардинал вскочил в седло и, угрожающе махнув рукой, бросился вслед за своими спутниками.

Глава 10

ДОН КИХОТ

Продолжая свой путь по равнине, всадник размышлял: «Черт возьми! Если бы он рассчитал чуть получше, с господином посланником и его миссией было бы покончено». Но вскоре Пардальян нахмурился:

— Бюсси-Леклерк и остальные напали на меня как подобает дворянам, шпага против шпаги… Но тот принадлежит церкви… и он пытается убить меня… За ним нужен глаз да глаз! Он сказал, что ненавидит меня, но почему?.. Ведь я его вовсе не знаю…

Секунду он подумал, потом по привычке пожал плечами:

— Черт подери! Стало быть, я так и не изменюсь всю свою жизнь?.. Мой бедный батюшка, будь он еще жив, мог бы обрушить на меня самые яростные упреки, и недаром… Ну, ладно. Наконец я выбрался из всех этих горных ловушек. Здесь, по крайней мере, видно далеко вперед.

И он вновь вернулся к своим размышлениям:

— Так в чем же дело? Со всеми прошлыми долгами — и благодарности, и ненависти — я разделался, совесть у меня чиста, нападения мне ждать неоткуда; я мог бы спокойно жить-поживать и смотреть на все происходящее со стороны. Да, черт возьми! В конце концов, какое мне дело до забот и короля Генриха, и короля Филиппа? До госпожи Фаусты и до папы? До церкви и до церковной реформы? И Бог весть еще до чего?..

Он обернулся и увидел вдали Фаусту и ее эскорт, только что добравшихся до подножия горы. Он покачал головой:

— Однако же я в очередной раз, словно меня укусил тарантул, вмешиваюсь в то, что меня не касается!.. В очередной раз я бросаюсь в игру, где мне нечего делать и где мое присутствие смешивает все карты… И я имею глупость поражаться тому, что незнакомые мне люди желают моей смерти? Клянусь Пилатом, удивлять должно было бы как раз обратное.

А ведь все еще только начинается, и понадобится совсем немного времени, чтобы все монахи Испании — а одному Богу известно, сколько их тут! — были науськаны на меня!