— Дон Кихот! — пробормотал Сервантес.
Десять минут спустя Хуана поставила на стол желе и вино и удалилась легким шагом.
— Итак, милейший господин де Сервантес, вы говорили, что… — беззаботно начал Пардальян, тщательно намазывая желе на медовую коврижку.
Секунду Сервантес ошеломленно глядел на него, потом тихонько покачал головой.
К тому времени они оказались во дворике одни.
— Известно ли вам, что такое король Филипп? — продолжал Сервантес по-прежнему шепотом.
— Недавно я видел его, когда он проезжал на носилках, и, клянусь честью, впечатление не из лучших.
— Король, шевалье, — это человек, который приказал отрубить голову одному из своих министров лишь за то, что тот осмелился заговорить прежде, чем получил высочайшее дозволение… Это человек, который в мельчайших подробностях записывает, в каком порядке он оставил бумаги на своем рабочем столе, дабы удостовериться, что ничья нескромная рука к ним не прикоснулась… Это человек, который преследует своей неумолимой ненавистью женщину, уже не любимую им, обрекая ее на медленную смерть в темнице, куда он приказал ее бросить… Этот человек явился сюда во главе армии, чтобы покарать безобидных ученых и мирных торговцев только за то, что они поклоняются иному богу, чем он… В действительности же их преступление состоит в том, что они обладают несметными богатствами, весьма пригодными для конфискации…
Там, где прошел этот человек, загораются костры, чтобы обратить в пепел тех, кого пощадила мушкетная пуля… В довершение ко всему, этот человек из ревности приказал схватить и умертвить в ужасных пытках своего собственного сына, наследника трона, инфанта дона Карлоса! Вот что такое испанский король, которого вы, шевалье де Пардальян, имели несчастье только что повидать!..
— На своем жизненном пути, уже довольно долгом, мне довелось сразить несколько довольно устрашающих чудовищ… Признаюсь однако, что никогда не встречал я столь полного, столь замечательного в своей уродливости образчика, как тот, чей портрет вы мне сейчас набросали. Именно его мне не хватало для моей коллекции, и все сказанное вами вызывает во мне яростное желание увидеть его поближе… хотя бы это и грозило мне, маленькому человечку, быть раздавленным и стертым с лица земли.
— Именно это и сказал бы Дон Кихот! — восхищенно воскликнул Сервантес.
— Простите?..
— Ничего, шевалье, так, одна мысль.
И продолжал серьезно:
— Однако если бы дело было только в короле… это было бы еще не столь страшно…
— Как, сударь, есть еще что-то похуже?.. Если это так, значит, надо набираться сил, черт побери!.. Ну, ну, давайте ваш стакан… За ваше здоровье, господин де Сервантес!
— За ваше здоровье, господин де Пардальян! — отвечал Сервантес с мрачным видом.
— Ну вот, — сказал Пардальян, ставя пустой стакан на стол. — А теперь рассказывайте. Мне хотелось бы знать, каким чудовищем, еще более страшным, вы станете пугать меня теперь.
— Инквизиция! — выдохнул Сервантес.
— Фи! — звонко расхохотался Пардальян. — Вы, дворянин, и дрожите перед монахами!