Смертельные враги

22
18
20
22
24
26
28
30

Доминиканец тотчас же вышел и, чтобы успокоить ее, оставил дверь распахнутой настежь.

Фауста встала в дверном проеме и обнаружила, что доминиканец спокойно направляется обратно тем же путем, каким они только что пришли. Она ступила в коридор и увидела, что дверь, через которую они вошли, была еще открыта, а перед ней сновали взад-вперед какие-то люди.

По-видимому, успокоенная, она вернулась в кабинет, села в кресло и стала ждать, внешне совершенно невозмутимая, но внутренне напряженная и готовая ко всему.

Несколько минут спустя доминиканец появился вновь. Абсолютно естественным движением он затворил за собой дверь и, не делая больше ни шагу вперед, объявил с величайшей почтительностью:

— Сударыня, найти кардинала Монтальте оказалось невозможным. Кажется, его высокопреосвященство покинул дворец в сопровождении сеньора, подошедшего к нему ранее.

— Коли так, — сказала Фауста, вставая, — я удаляюсь.

— Что я скажу монсеньору великому инквизитору?

— Вы скажете ему, что, оказавшись здесь в одиночестве, я не почувствовала себя в достаточной безопасности и предпочла отложить на более позднее время беседу, которую я должна была иметь с ним.

И она приказала с поистине монаршей властностью:

— Проводите меня обратно, святой отец.

Доминиканец не двинулся с места и остался стоять перед дверью. Он только низко поклонился и спросил с прежней почтительностью:

— Осмелюсь ли я, сударыня, просить вас о милости?

— Вы? — удивилась Фауста. — О чем вы можете просить меня?

— Сущий пустяк, сударыня… Взглянуть на некий пергамент, что вы прячете у себя на груди, — сказал доминиканец, выпрямляясь.

«Я в ловушке! — подумала Фауста. — И этим новым ударом я обязана Пардальяну — ведь именно он открыл им, что я храню пергамент при себе».

А вслух произнесла со спокойствием, исполненным презрения:

— А что вы сделаете, если я откажусь?

— В таком случае, — спокойно отвечал доминиканец, — я буду вынужден, сударыня, поднять на вас руку.

— Ну что ж, возьмите его, — предложила Фауста, кладя ладонь себе на грудь.

Монах, по-прежнему бесстрастный, поклонился, словно приняв к сведению данное ему разрешение, и сделал шаг вперед.