– Фемистокл много говорил о кораблях, хотя войны никогда не выигрываются на море. Мы встретимся лицом к лицу с захватчиками на суше – и мы победим.
К удивлению Фемистокла, брат царя Спарты сел так же резко, как и встал, словно уже сказал все, что хотел, и закончил. Эти спартанцы приводили в бешенство, как будто точно знали, какая нота раздражает афинянина, и раз за разом дергали одну и ту же струну.
Фемистокл снова поднялся, на этот раз вместе с другими желающими взять слово. Но, увидев, что он тоже хочет высказаться, ему уступили. По правде говоря, люди здесь были менее враждебны, чем собрание.
– У Афин есть деревянные стены в море и гоплиты, готовые к войне. Когда персы придут, мы примем спартанское командование на поле боя. Нужно ли мне ставить это на голосование?
Клеомброт встал и, к неудовольствию Фемистокла, пожал плечами:
– Если хочешь. Вы знаете, что мы будем командовать. Мы не принимаем приказы от других греков, даже от афинян.
Собравшиеся застонали и заворчали. Клеомброт подождал, пока шум стихнет, взглядом выискивая недовольных. Он не позволит им фыркать и закатывать глаза, чтобы сохранить достоинство. В этой комнате были две великие державы, и только две. Спокойным, ровным взглядом Клеомброт бросал им вызов, заставляя принять то, что, как они знали, было правдой. Один за другим они отворачивались или опускали головы. Как стая собак, они признали волка своим вожаком. Это было удивительно, и Фемистокл задавался вопросом, сработает ли такое на Пниксе.
– Я даю тебе клятву, – сказал Клеомброт, глядя через комнату на Фемистокла. – Ты ведь этого хотел? Я говорю от имени моего брата, царя Леонида. Если придут персы, мы выступим им навстречу на поле боя. Пять тысяч воинов-спартиатов, пять тысяч меньших… и наши илоты. Будет хороший день.
Фемистокл собрался было ответить, но спартанец уже направился к выходу, трое его товарищей последовали за ним. Брат царя Леонида лишь коротко взглянул на марафономаха, и его губы тронула усмешка.
С их уходом напряжение покинуло комнату. Фемистокл вытер пот со лба. Его возвращение в Афины задерживалось уже на несколько дней. Собрание будет требовать отчета со все возрастающей настойчивостью, а флот вряд ли готов даже к пробному сражению, не говоря уже о настоящем. Но… Он сам хотел этого, напомнил он себе. Он хотел быть лидером. Просто не ожидал, что будет так много работы.
– Ты будешь сопровождать афинских гоплитов? – спросил его друг-мегарец.
Фемистокл почесал подбородок. Он сам построил флот, начиная с серебра Лавриона и заканчивая обучением капитанов и гребцов. Мысль о том, чтобы оставить это другому, отозвалась почти физической болью. Ему были нужны хорошие люди. Ему были нужны стратеги. И когда он понял, что нужно сделать, сердце сжалось. Это было противозаконно, но в глубине души он знал, что законы предназначены для простых людей. Он переделает закон, даже если придется убедить в этом все собрание.
Глава 30
Фемистокл стоял на Пниксе лицом к Афинам. Известие о его возвращении из Лариссы привлекло в центр города толпы горожан. Только на холме Пникс их было двадцать тысяч, и по меньшей мере столько же собралось вокруг скалы, на каждой улице. Большинство не могли расслышать ни слова, но в воздухе пахло войной, и они пришли, просто чтобы быть там.
Архонты ареопага расположились рядом с трибуной ораторов. Эпистатом на этот раз был человек из племени Фемистокла, которого он знал. Однако никаких дружеских чувств они друг к другу не испытывали.
Фемистокл терял толпу и чувствовал это.
– Если бы я не передал командование флотом Спарте, мы потеряли бы их корабли – и, возможно, их армию тоже. Вы же не станете это отрицать?
– Мы говорим сейчас о том, что тебе следовало вернуться сюда, чтобы получить одобрение собрания, – сказал эпистат.
Фемистокл впился в него взглядом:
– Здесь нет человека, который поддерживал бы собрание с большей энергией, чем я. Как ваш представитель я искал поддержки всей Эллады.