Он услышал снаружи скрип упряжи и повозки и внезапно забеспокоился. Семь лет! Неужели Агариста ожидала, что он будет жить как отшельник? Слишком долго для мужчины, чтобы провести такой срок в одиночестве. Он мог только благодарить Афину за то, что у Алии не родились дети, которых пришлось бы забрать. Эта мысль заставила его похолодеть. Он протянул мастифу ладонь, давая команду сесть.
– Алия, если окажется, что ты беременна, привези ребенка ко мне. Он будет гражданином Афин, и я смогу…
– Я не беременна.
Она сказала это с такой уверенностью, что Ксантипп догадался – тоже пила тот травяной настой. Все его женщины, казалось, боялись рожать от него детей. На мгновение, всего на мгновение, ему захотелось придушить ее. Однако он не был слабаком и овладел собой.
– Дом твой, можешь продать, если пожелаешь. Конис тоже. И еще у меня есть для тебя немного золота и серебра. Я должен идти, Алия.
– Потому что твоя жена зовет тебя обратно к своему подолу? – с горечью сказала она.
– Потому что меня зовет мой город. – Это звучало как оправдание, а оправдываться он не хотел. – И потому что моя жена приехала, да. Я никогда не лгал, Алия.
– Ты лгал, Ксантипп. Лгал каждым прикосновением.
Он долго смотрел на нее, а затем вышел и молча подошел к жене.
Повозка уже отъехала от дома, в котором он прожил семь лет, когда заскулил Конис. Ксантипп покачал головой; от усталости ему даже не хотелось думать. Он тихо свистнул. Если бы кто-то попытался удержать эту собаку, она наверняка протащила бы его через всю комнату. Он оглянулся и увидел, что мастиф несется за повозкой по дороге, оставляя пыльный след. И хотя Агариста сидела с лицом чернее тучи, ему вдруг стало легче на сердце. Конис подвывал на бегу. Ксантипп протянул руку – собака подскочила к нему и была поднята в повозку, где первым делом попыталась лизнуть его в лицо.
Ни Ксантипп, ни Агариста не произнесли больше ни слова, пока дорога вела их на восток, к узкой границе, отделявшей Пелопоннес от остальной Греции. Солдаты Спарты построили там огромную стену с узкими воротами, и в результате образовалась очередь из повозок и людей, растянувшаяся на полдня.
В ожидании проезда Ксантипп потянулся и мягко сжал ладонь жены.
Она отдернула руку, и он заговорил с собакой:
– Конис, это Агариста. Она моя жена, и ты будешь защищать ее и охранять. Понимаешь?
Собака издала дружелюбный звук, то ли чихнула, то ли заурчала.
– Хороший мальчик, – похвалил Ксантипп, лег на спину, закрыл глаза и скоро задремал.
Агариста ничего не сказала и только холодно смотрела вперед, пока они не проехали через ворота мимо уставившихся на них спартанских стражников. Повозка повернула в сторону Афин.
Аристид потягивал отвар из жасмина и мяты, довольный своей утренней работой. Партия горшков, вышедших из печи, получилась в точности такой, какой он и представлял: с голубой глазурью, напомнившей ему море в летний день. Он доказал, что может получить нужный цвет, и теперь у него уже была дюжина упакованных горшков. От сильного жара от древесного угля шипели и потрескивали кирпичи. Творческая работа несла в себе умиротворение, и Аристиду было приятно продавать горшки на рынках Итаки.
Население острова было небольшим, и в мастерской скопилось столько глазурованных блюд, что их невозможно было продать. Но Аристид ловил рыбу и привел в порядок небольшое помещение, которое ему подходило. Выглядело это так, будто сам Одиссей мог пройти мимо него, возвратившись однажды из своих странствий. Аристид устроился на работу в дюжину мест, чтобы научиться ремеслам по восстановлению дома. Его печь появилась в результате первых попыток изготовления плитки. Большую часть года он работал учеником в гончарной мастерской, пока не приобрел необходимые навыки и не научился находить правильную глину и делать древесный уголь.
Аристид улыбнулся, потягивая напиток и вдыхая ароматный пар. Сначала он поставил крышу, чтобы укрыться от холода и дождя. Потом сделал дверь и повесил ее на кожаных ремешках, а позже, работая в городской кузнице, обменял свой труд на железные петли и ручку. Та первая дверь покосилась, и ему пришлось продать несколько блюд за выдержанное дерево, чтобы заменить ее. Каждая деталь дома была создана его собственным разумом и руками. Пусть и крошечный, дом был идеальный – рядом с берегом, куда заходили и где выгружали улов рыбацкие лодки. В обмен на горячее питье или несколько хлебов из его печи они оставляли одну-две рыбки. Греки понимали отшельников.