Анна любила роскошь одежд и скудные костюмы, почитала оскорблением её высокой особы. Потому Волков был в красном камзоле с золотым позументом. Батистовый плат туго облегал его шею. В руках у него была трость черного дерева, серебром отделенная.
Бирен принял Волкова сразу и не заставил ждать.
— Sprechen Sie Deutsch18, Степан Андреевич? — спросил граф.
— Ich weiß, dass die deutsche Sprache. Aber ich bin nicht so gut19.
— Я тоже еще не слишком хорошо говорю по-русски, — усмехнулся граф. — Прошу вас садиться, Степан Андреевич.
Волков сел. Бирен устроился в кресле рядом с ним.
— Я знаю о деле, которое вам доверили, господин Волков. При дворе слишком много сие обсуждают. И сие дело, к неудовольствию матушки-государыни, дошло до иностранных дипломатов. А они отпишут своим монархам о дикости российской.
— Я всеми силами, ваше сиятельство, тем слухам препятствовал. И холопы князя Кантемира сего выболтать не могли.
— Полноте, Степан Андреевич, — засмеялся Бирен. — Нет болтливее слуги, чем русский слуга.
— Ваша светлость, мною приказано из дому никого не выпускать. Хотя и сие не может быть большим препятствием для слухов. Но, возможно, некто иной все сие разносит.
— Иной? Вы о чем, Степан Андреевич? — спросил граф.
— Некто, не принадлежащий к слугам князя Кантемира.
— И кто же это, Степан Андреевич?
— Думаю, ваше сиятельство, сие тот, кому это выгодно и кто все сие затеял.
— Стало быть, вы, Степан Андреевич, не думаете, что сие последствия древнего проклятия? Ведь в Валахии и не на такое способны. Сему есть подтверждения.
— Возможно, ваша светлость. Но в этом случае иное мне видится.
— И что же?
— Некто задумал специально сии слухи по Москве распустить. Из-за умысла тайного.
— Вот про сей умысел, господин Волков матушка-царица и желает все узнать. Конечно, ежели такой умысел был.
— Пока у меня есть лишь предположения, ваша светлость.