Пардова отошла снова к Дмитревским, сейчас же приступившим к допросу, а Соня и Иосиф стали говорить с Беззакатным. Вблизи можно было заметить в нем перемену: розовое лицо его было далеко не так розово, пожелтело, несмотря на небрежно положенную пудру, слегка обрюзгло и было как-то растерянно, глаза бегали, походка была неуверенна и тяжела вместе с тем.
– Вы изменились, Сергей Павлович; вы здоровы?
– Да, да, я совершенно здоров; отчего вы думаете? – как-то заволновался тот.
– Ну, и слава Богу; верно, с дорога устали? Вы когда приехали?
– Сегодня утром, прямо с вокзала.
О Леле Соня ничего не спросила. Ветер не стих и так же весело гнал облака, срывая шляпы с прохожих. Наших путников обогнал Андрей, блистая парадной формой; сойдя с экипажа, он спросил у Иосифа, не может ли тот принять его дня через три.
– Ведь вы уедете скоро? – прибавил он.
– Куда? Я никуда не собираюсь.
– Разве? Вы, вероятно, забыли, а может быть, я и путаю.
– Не знаю, я никуда не собираюсь.
– Во всяком случае, я в субботу у вас буду, если позволите.
– Пожалуйста.
Пройда еще немного времени, Иосиф заметил:
– Чем-то изменился Андрей Иванович.
– А что? – встрепенулась Соня.
– Какой-то важный стал.
– Нет, это не так, Жозеф; он еще больше отделен стал каким-то светом.
– А это хорошо, что он сегодня так подошел к Беззакатному.
– Да, очень красиво. Андрей не может сделать некрасивого поступка, а потому и нехорошего; ведь безнравственность в том и есть, что мы какую-то гармонию нарушаем.
– Но холодом от него так и веет.