Назад шли молча, только в конце дороги Иосиф спросил, будто оканчивая свои размышления:
– Виктор, как ты думаешь, Фонвизин любит кого-нибудь плотски?
Тот с изумлением посмотрел на Иосифа.
– Что тебе вздумалось об этом спрашивать?
– Нет, как ты думаешь? – настаивал Пардов.
– Я не думаю, а знаю, что он девствен. – Это верно?
– Верно.
Через некоторое время Иосиф снова начал:
– А если бы он не был девствен, какой бы он был?
– Послушай, Жозеф, ты совсем одурел: ну, почем я знаю?
– Я не так выразился… если б он не был лишен чувственности, он был бы лучше, добрее и святее.
Виктор даже остановился.
– Жозеф, можно подумать, что это твоя покойная тетушка говорит, а не ты. Ты смотри, своим Христовым невестам этого не вздумай проповедовать.
– Кому ж любовь и знать, как не невестам?.. Но я еще хотел спросить, не был ли бы тогда Андрей Иванович как Адвентов?
– Я не знаю, Жозеф. Что ты пристал?
– Жозеф, да будет тебе изводить меня!
Совсем прощаясь, Виктор сказал тихо:
– Может быть, ты, Жозеф, и прав; может быть, Андрей такой, как Адвентов, оттого и девствен, и вообще все, что ты говорил, не так глупо: ты прости меня.
– Я ведь высказываться не умею, – виновато оправдывался Иосиф.
Все эти дни он волновался, ожидая обещанного визита; в пятницу еще у него вымыли комнату, встал он рано, зажег лампады, особенно тщательно вымылся, оделся, поправил книги и мелкие вещи и стал ходить не куря. Впрочем, куренье у Зыковых не очень допускалось и Жозеф даже отвык, скучая бегать с папиросами на лестницу или запираться на ключ.