– Вы, кажется, не ожидали меня и испугались? – спросил гость.
– Нет, я вас ждал… видите…
– Какая дивная роза. У вас пахнет ладаном: вы были в церкви?
– Нет, это не я был в церкви.
– Вы не думайте, что я забыл вас, бросил вас, не думал о вас. Вы знаете, что вам нужно?
– Да, да! церкви, верной жизни и живой любви, но где найти их?
– Где? Вот церковь, – указывая в окно на крест прихода, сказал офицер.
– Но которая? Их так много.
– Обрядов много, христианская церковь – одна.
– Но любви живой!.. Я много любил, и что же? Скорбь и смерть! Кому отдать свою душу? Любить так, плотски можно, не отдавая души своей.
– Любовь – одна! Плотски любя, вы, может быть, гораздо большее, гораздо страшнейшее отдаете. Не бойтесь терять, что возрождается; не погубя, не спасете. Любовь – одна: к Богу, к невесте, к жениху!
– А вы? а вы как же?
– Мы говорим не обо мне, а о вас. Я – человек, а не дух бесплотный, не скопец духовный.
– Не оставляйте меня! Отдаюсь в ваши руки.
– Отдайтесь в руки Божии.
– Но через вас, через вас! Вы ведите меня.
Едва ли Иосиф помнил, что он говорил, что отвечал ему гость, едва ли понимал, как он очутился на коленях перед Андреем и зачем тот целовал его, поднимая, едва ли знал, что беседа их длилась не одно краткое мгновение, а часа-два и колокола печально и сладко звонили уже к вечерне, – но не помня, не понимая, он знал превосходно, что в нем произошло и что нужно было знать.
В переднюю вошла Марина и, кланяясь низко, сказала:
– Андрей Иванович, дайте на вас взглянуть.
– Ах, Марина! Как поживаете?