– Да, да, это так… говори, говори…
– Я буду спрашивать и говорить, только когда ты не сможешь сама ответить. Чего бы ты хотела? Чтобы он стал твоим, весь твоим, чтобы не томилась ревностью, была уверена и владела им.
Леля, не отвечая, молчала.
– Или это не так? Без ревности, без желанья властвовать ты хочешь только, чтобы он тебя любил и чтобы ты знала это?
– Это похоже, но и это не совсем так.
– Но во всяком случае ты желаешь не только духовного общенья с ним?
– Да, – еле слышно пролепетала девушка.
– Ты веришь мне? – спросила строго старшая собеседница.
– Иначе зачем же бы я тебе говорила все это? Я верю, что ты можешь это сделать, и прошу только захотеть.
Катя вздохнула.
– Ты обижаешь меня, Леля! Неужели ты думаешь, что я могла бы не захотеть тебе пользы? Полно, полно. Ты веришь мне, так вот я тебе говорю – все будет хорошо, все будет, как ты и я хотим!
Она поцеловала все еще склоненную Лелю и встала, будто кончая беседу.
Выйдя к Пантелеймоновскому мосту, она посмотрела на часики, сказав:
– Теперь я тебя покину, завтра утром приду к тебе, нам нужно еще многое обсудить…
Она остановилась, чувствуя, как Леля, опиравшаяся на ее руку, вся затрепетала и выпрямилась как струна. Вытянув вперед руку, барышня вскричала:
– Нет, ничего не будет, ничего не будет!
К Марсовому полю удалялась пролетка, где видно было в полуобороте смуглое лицо Адвентова рядом с широкой и плоской студенческой фуражкой. Пардова, быстро оглядевшись по сторонам, зашептала:
– Тише, тише, Леля, успокойся, завтра я у тебя буду.
Леля только плакала; так плачущую и посадила ее Екатерина Петровна на извозчика, записала номер и, дав отъехать, наняла другого куда-то в Новый переулок. По дороге она несколько раз смотрела на часы и торопила кучера; тем более могло показаться странным, что, доехав до места, она не соскочила, отдавая на ходу деньги, не побежала по лестнице, уже расстегивая пальто, но не спеша расплатилась, вынула листок бумаги и сличила написанный там номер дома с таким же на воротах, сложила вдвое и без того густой вуаль, прошлась раза два до недалекого угла и только тогда уверенно нажала звонок к швейцару соседнего дома. Это был грязноватый подъезд темной гостиницы. Ленивый и плутоватый малый в поддевке вопросительно глядел на посетительницу; она спросила тихо:
– Господин в 37 номер приехали?