– Шурка, не замай! Это тебе не Жолтиков, ни с чем, пожалуй, отъедешь!
– Ираида Дмитриевна, стучите, стучите! – приставали к ней игроки. Броскин подошел, казалось, совершенно спокойно к женщине и сказал внятно и раздельно:
– Если вы, Ираида Дмитриевна, сейчас не уйдете, пожалеете!
Сощурив томные глаза, та промолвила:
– Задело, небось? Поганый ты, Шурка, вот что. До свидания, господа, – и вышла из комнаты.
Все как-то стихло: карты прекратились, допилось последнее пиво; барышни исчезли, поуходили и гости, и Виктор куда-то пропал. Иосиф сидел, не двигаясь, на сундуке и говорил:
– Саша, ты не знаешь, как я несчастлив: я от сердца люблю свою жену, а она, а она… – и умолк.
– Не хочет быть с тобою, что ли? – ласково шептал тот.
Пардов кивнул головою утвердительно и продолжал:
– Я так растерян; когда я жил у тетушки, я крепко знал все, а теперь как в море; Соня, Виктор, Андрей Иванович – все ушли куда-то, я один, и жена моя не любит меня, а я не могу…
Не мигая, Саша зашептал:
– Что я скажу тебе: наплюй на них! Что я скажу тебе…
– Возьми меня в Нижний, Повенец, в скиты куда-нибудь, хоть на неделю, милый мой…
– Это можно, но, первое дело, пренебреги! Я тебя выведу, «изведу из темницы душу твою».
– Ах, хоть на неделю, прошу тебя!
Or Саши пахло пивом, он икал и готов был уснуть. Мария Ильинична вошла и заговорила сразу истерически:
– Вы простите, вы простите нас. Вы для нас – как Бог, я руки ваши целую, – и она действительно их поцеловала, – что вы, зная, кто я, кто Шура, пришли к нам. Я знаю, вы – скромный, вы – женатый, вы – дворянин и пришли к нам от души. Шурка тут ни при чем, все я, все я, чтобы не знал горя мой Саня. Не на век же это. Вот справимся, бросим эту квартиру, уедем в провинцию, займемся торговлею, мы не пропадем, а пока простите нас.
Саша вдруг заснул, положив голову на колени соседа и скрежеща зубами. Женщина заволновалась:
– Саня, что ты? Ляг на постель!
Не открывая глаз, тот отвечал: