– Да, да.
– Ты слышала, может быть, от Сони обо мне и о Сергее Павловиче?
– Очень глухо, но все равно, я понимаю.
Сойдя с извозчика и видя, что девушка ей не продолжает своих признаний, Катя начала, медленно идя по пустынной дорожке сада:
– Ты, Леля, должна сказать мне все, раз ты хочешь от меня помощи.
– Да, не спасенья, а помощи, не святости, а счастья, понимаешь, счастья? Потому я и обратилась к тебе.
Леля села на скамейку и умолкла, прислонившись к плечу Екатерины Петровны, будто сомлела. Тогда та начала исповедь, осторожными перстами касаясь девичьих ран:
– Ты очень любишь его?
– Да, да, да! – горестно воскликнула Леля.
– А он?
– Что он?
– Любит тебя?
– Не знаю, – клоня голову, еле слышно отвечала барышня.
– Как не знаешь, он не говорил тебе, не намекал?
– Намекал.
– Он целовал тебя?
– Нет, не целовал! Нет, нет!
– Но ты чувствуешь, думаешь, что он любит тебя?
– Не знаю, я ничего не знаю, пойми, Катя.
– Леля, ты не сердись, я буду говорить очень определенно, тебе может показаться грубым то, что я скажу, но это потому, что я действительно хочу тебе помочь, а не успокаивать рассужденьями.