Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

22
18
20
22
24
26
28
30

Она умолкла, стоя у стола. Я думал, что она рассматривает кофейные и ликерные пятна, но оказалось, что она их не видела, и размышляла неизвестно о чём. Наконец, она снова взглянула на меня, будто удивляясь, что я еще здесь, и слабо проговорила:

– Да, так завтра я вас жду. Кланяйтесь. Господь вам поможет. –

Вероятно мальчишка где-нибудь подслушивал, потому что без всякого зова явился, чтобы проводить меня до калитки. Я пробовал разузнать у него, что всё это значит и кто была первая синьора, но он был или глухим, или полнейшим кретином, потому что на все мои расспросы, только улыбался, ничего не говоря.

Глава 4-я.

Мысль о синьоре Валерио Прокаччи не давала мне спать, даже вытесняя, как воспоминания о прелестной г-же Риди первой, так и недоумения, почему мой хозяин снабдил меня адресами таких странных заказчиков. Вообще, флорентинцы очень любезны, скоро дружатся, но все со странностями. Вероятно, этот Валерио какой-нибудь влиятельный, пожилой человек, от которого зависит благополучие и судьба многих людей. Я был так взволнован впечатлениями от первых двух визитов, что решил на это утро никуда не ходить в новое место, тем более, что сегодня меня ждали и у синьора Тизбы, где я мог встретить Клементину, и у г-жи Риди, где я надеялся увидеть её родственницу. Я сидел в кофейне, раздумывая о всех событиях, как вдруг снова услышал имя Валерио Прокаччи. Я так быстро обернулся, что чуть не опрокинул весь столик. Рядом сидело двое молодых людей, лицо одного из которых поражало своею необыкновенною веселостью и беззаботностью. Казалось, не могло быть такого подозрительного и черствого сердца, которое сразу не открылось бы при виде этого круглолицего юноши со вздернутым носом, большим ртом и смеющимися глазами. Это именно он и произнес имя Валерио. Я собрался с духом и подбодряемый наружностью молодого господина, подошел к нему и спросил:

– Вы знаете Валерио Прокаччи? –

– Я думаю, что знаю, когда это я сам и есть, Валерио Прокаччи.

– Вы – Валерио Прокаччи? не может быть. –

– Почему это вас удивляет?

– Я не думал, что вы так молоды; вообще, я не думал, что вы такой. –

Молодой человек заинтересовался, где я слышал о нём и вообще, откуда я его знаю. Я чистосердечно рассказал ему всю мою историю с самого начала. Валерио внимательно выслушал мою повесть и произнес:

– Странно, добрый Фома, что судьба вас послала именно к тем людям, с которыми я наиболее связан. По-моему это не без умысла со стороны Провидения. Я думаю, что вы можете мне помочь. Я вам тоже расскажу хотя бы те дела, в которых вам суждено быть участником. Откровенность за откровенность.

Из слов Валерио я узнал, что он безумно влюблен в Клементину, племянницу известного кастрата Кальяни, который во чтобы то ни стало хочет выдать ее за графа Парабоско, смешного и надутого старого мота. Родители же самого Валерио хлопочут о его браке с синьорой Риди, почтенной и богатой вдовой, но которая совершенно ему не нравится и сама не чувствует к нему расположения, считая его за пустого и легкомысленного человека.

– Я в этом ее не разубеждаю; наоборот, делаю всё возможное, чтобы этот брак был ей не по душе. Меня бесит не она и даже не мои родственники, а эти две чучелы: граф и синьор Тизба. Вы себе не можете представить, до какой степени они несносны своим чванством и смешною манерностью. Я очень рад, что в вас я найду друга, который может мне помочь! –

Он крепко пожал мне руку и сказал, что я всегда могу рассчитывать со своей стороны на его помощь и содействие.

Положительно, я приобретаю друзей совершенно мимоходом. Или во Флоренции люди очень склонны к дружбе, или в моей наружности есть что-то располагающее. Дома меня не ценили, но ведь всем известно, что для отечества не существует пророков. В таком расположении духа я решил купить себе новые туфли с бантами и отправился к господину Кальяни. Тот встретил меня весьма радушно, стал сейчас же рассказывать о своих сценических успехах, томничать, ворковать и закатывать глаза, как вдруг с улицы донесся звук настраиваемых скрипок.

– Серенада! клянусь честью, серенада я не отпираюсь: известность имеет свои прелести! –

Он открыл жалюзи, скрипки явственнее слышались, но не начинали играть еще, как следует. Мы оба подошли к окну. Оказалось, что музыканты совсем уже расположились было играть, как вдруг из-за угла появилась другая партия, которая стала гнать первых, уверяя, что перед этим домом должны играть именно они, вновь пришедшие. Сначала перебранивались, потом пустили в ход камни мостовой, смычки, футляры от инструментов и, наконец, самые скрипки. В доме всё было слышно от слова до слова. Г. Кальяни в необычайном возбуждении кричал из окна: «так их, бей, молодцы, вправо, вправо!» – как вдруг будто что вспомнив, закричал на всю улицу:

– Кому послана серенада? –

– Синьорине Кальяни Клементине.

Певец быстро захлопнул окно и повернувшись ко мне, произнесла пренебрежительно: