– Я всегда вижу Ирину. Она сидит в розовом саду и в розовой одежде. Красные птицы с золотыми хохлами слетают к ней на плечи, будто желая нашептать ей что-то. Она больше обыкновенного роста, иногда она кажется огромной. Она мне ничего не сказала, она только подняла указательный палец лежащей на коленях руки, но я поняла, что я права. По всему небу были буквы, похожие на еврейский алфавит, квадратные. Я не знаю, что было написано, но я настолько помню само начертание, что могу их написать…
Елена Артуровна взяла клочок бумаги и стала судорожно-быстро покрывать его похожими один на другой квадратами.
– Теперь вы верите тому, что я говорила?.. Если вы не будете верить, вас постигнет страшное несчастье. Вы умрете через три дня, или еще того хуже…
Яков Самуилович пожал плечами:
– Кажется, вы имели достаточно случаев убедиться в моем доверии, но я не имею никаких практических указаний, как мне следует поступать… – сказал он.
Госпожа Ламбер будто не слышала слов своего собеседника и, продолжая сидеть в кресле с опустившимся и вдруг как бы потухшим лицом, повторяла: «Через три дня… Через три дня!..»
Яков Вейс помедлил несколько; затем, видя, что хозяйка не проявляет внимания к его присутствию, вышел тихонько из комнаты, прошел на балкон и стал ждать. Собственно говоря, он сам не знал, чего он ждет здесь, на обвитом хмелем балконе, в этот прохладный ясный полдень. Ждал ли он Екатерину Павловну, уготованную ему волею Вышних Судеб, или он ждал, что вещая провидица еще присовокупит ему что-нибудь, но он сидел да сидел, пока тоненькие часы где-то в комнатах не пробили не то час, не то половину второго. Вдали застучали тарелками, предсказывая близкий завтрак; по аллее, идя быстрым шагом, приближалась сама Екатерина Павловна. Она казалась очень радостной и не только не прошла мимо Вейса, а наоборот, заметив его еще из сада, приветливо закивала головой и громко заговорила, не входя на балкон:
– Ах, это вы, Яков Самуилович? Как кстати вы пришли! Очень может быть, что через три дня я с Сережей уеду.
– А я через три дня умру.
Катенька громко рассмеялась и, не останавливаясь, воскликнула:
– Откуда такая мрачность? Это было бы слишком романтично! Нет, в самом деле, что с вами? Отчего у вас такие печальные мысли? Нет, уж погодите умирать до моего приезда.
– А вы надолго изволите уезжать?
– Я не знаю, ведь это еще не решено, я еще не говорила с отцом. А если поеду, то недели на две в Смоленск. Ну вот, теперь я рассказала вам свои планы, расскажите и вы, почему вы собрались умирать?
Екатерина Павловна говорила свободно, почти беспечно. Но, видя, что Вейс ничего ей не отвечает, она продолжала более ласково:
– Вы не сердитесь, Яков Самуилович, на мою болтовню, но ведь вы, конечно, шутили? Немыслимо, в самом деле, думать, что вам через три дня грозит какое-нибудь несчастие… А теперь пойдемте завтракать. Что касается до меня, то я ужасно хочу есть.
«Она совсем меня не любит», – думал Вейс, послушно идя за Катенькой в столовую, где уже перестали стучать посудой.
Эту перемену Екатерины Павловны Прозоровой, доступную всякому непредубежденному глазу, трудно себе объяснить, потому что никаких внешних фактических причин для такого изменения не было. Разве только то, что Елена Артуровна, усиленно занявшись судьбою молодого Вейса, предоставляла ей несколько более свободы. И Катенька, воспользовавшись этой относительной свободой, все время проводила с братом, будто стараясь в его простом и жизненном обществе укрепить свои ослабевшие силы, собрать которые она инстинктивно считала нужным для какой-то новой, более значительной борьбы. Ехать в Смоленск, где у них были какие-то дальние родственники, пришло Катеньке в голову сразу, без всякого обдумывания и без всякой определенной цели. Ей просто хотелось на время покинуть домашнюю обстановку, которая тяготила ее все более и более. Она не знала, как сказать об этом отцу, с которым виделась теперь очень редко и уже давно не говорила по душе.
Когда она вошла в комнату отца, она услышала тихий голос Софьи Артуровны, которая читала по-английски вслух «Крошку Доррит». Павел Ильич был еле заметен в полумраке.
«Почему они всегда читают Диккенса», – мелькнуло в голове у Катеньки, и, извинившись за помеху, она промолвила без всякого вступления:
– Папа, отпусти меня с Сережей в Смоленск!
ebooksa