Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

22
18
20
22
24
26
28
30

– К твоим услугам, – отвечал тот, опускаясь рядом с сестрой на диван. – О чем же ты хочешь говорить со мной, Катя?

Катенька, разглаживая складку на платье, начала нетвердо:

– Ты хорошо знаешь Андрея Семеновича?

– Зотова?

– Да. Ведь вы с ним, кажется, дружны?

– И даже очень. Но я не знаю, с какой стороны ты хочешь узнать его?

Видя, что сестра молчит, он снова начал:

– Может быть, ты в него влюбилась? Тогда вполне понятно твое любопытство.

– Я в него не влюбилась, но, кажется, собираюсь это сделать.

Сережа встал и, пройдясь, несколько раз по комнате, остановился:

– Я не совсем понимаю, как можно собираться полюбить. По-моему, это приходит само собой. Я ничего не могу советовать, но не очень желал бы для тебя, чтобы ты полюбила именно Андрея Семеновича, потому что он слишком тяжелый человек для любви. Помнишь, как говорится у Viele Griffin:

Qu"il est donc lourd tout cet amour leger!

– Ты думаешь? – медленно спросила Екатерина Павловна. – Очень печально, если это так, потому что, по правде сказать, я его уже люблю и даже хотела просить тебя несколько помочь мне в этом деле.

– Если ты его любишь, то что же тогда рассуждать? А помочь я тебе всегда рад.

– Мы поговорим об этом завтра, – сказала Катя, вставая и целуя брата. – Да, кстати, завтра, кажется, приезжают тети Софи и Елена, папа получил телеграмму.

– Вот как, – равнодушно промолвил Сережа и еще раз поцеловал сестру.

IV

Екатерина Павловна оделась очень скромно, так как был утренний час и притом, по слухам, сестры Ламбер были старыми девами высоконравственного направления мыслей. Она с некоторою тоской думала, едучи на вокзал, что вот войдут в их жизнь какие-то новые личности, ничем не связанные с ними, кроме того, что они были сестрами покойной матери. Она с братом хорошенько даже не знали, как узнать приехавших гостей, и ехали, так сказать, наугад, думая, что пассажиров в первом классе в это время года будет не очень много и что они узнают теток по какому-либо сходству с Ириной Артуровной. Разговора о них не было, и Катенька во время всего пути думала и говорила только о Зотове, как будто она с братом ехала на прогулку.

Светило солнце, молодые люди были веселы, так что ничто, кроме черного платья Катеньки и крепа на рукаве Сережи, не говорило о том, что они недавние сироты. Они стали у входа, чтобы не пропустить никого из приезжих, но никого подходящего не заметили, пока наконец из второго класса не вышли две дамы в черном, с густыми вуалями. Одна была повыше, другая пониже, у обеих были бледные, несколько одутловатые лица, большие белесоватые глаза и небрежно причесанные светлые волосы; походка их была неровная, так что временами казалось, что они обе прихрамывают. На вид им было обеим лет по сорока, они казались почти одинакового возраста. Имея в руках аккуратные саквояжи, они прямо подошли к молодым людям и сказали обе враз:

– Бедные дети, не печальтесь: Ирен вас не покинет.

Слова эти были произнесены по-немецки, даже скорее не произнесены, а пропеты, причем, как-то тоже враз, одна дама прижала свою щеку к щеке Катеньки, другая же к щеке Сережи, затем очень методично они переменились партнерами и проделали ту же церемонию в обратном порядке. Катенька не могла удержать легкого смеха, на что в ответ та из дам, что была пониже, ласково улыбнулась, сделавшись вдруг лет на двадцать моложе:

– Это хорошо, девушка, что ты смеешься, – Бог любит тех, что радуются.