– Правда, моя девочка, правда. И еще правда, что твоя мама Кэт – очень глупая. Глупее тебя, пожалуй.
Я не объяснила Артуру своего порыва, но действительно: как глупо, что я не видела никогда своего мужа при свете раздетым. Я бы избавилась от многих мучений и тревог, я бы знала, что я ему не изменила, ни разу, ни разу. Конечно, и в тот час, когда я была готова погибнуть, я бессознательно узнала объятья, такие родные, моего Артура. Странно только, что потом, в объятиях мужа я не узнавала тех чьих-то рук с темным полумесяцем на бледной коже…
Шар на клумбе
Олегу Соколову
Искривленно, но необыкновенно привлекательно отражались в зеленом блестящем шару между астр и флоксов ближайшие к нему предметы: площадка с кустами, выход с балкона, две скамейки и живые существа, пересекавшие эту площадку. Это было особенно занятно потому, что они миньятюрно двигались и шевелились, облака плыли, птицы мелькали, – будто особый целый мир жил в зеленоватом вечном полдне стекла и как бы напоминал о механической прелести отражаемых предметов.
Со стороны противоположной балкону у шара рос густой куст, скрывавший садившихся на скамейку под ним и прекращавший дальнейшие отражения. А это жалко: хотелось бы видеть в таких же лилипутских размерах и все аллеи, и поле за садом, и весь дом гг. Боскеткиных, и дорогу с березами к соседям г-дам Полукласовым, и чтобы но этим крошечным местечкам ходили человечки, кланялись, ссорились и целовались, а над ними светило бы безлучное зеленое солнце, как французский горошек и из туч цвета палых листьев чиркали ниточками молнии…
Шар – всегда шар и всегда напоминает глобус, значит – мир, значит – всё существующее. Но зеленый шар на астровой клумбе был осужден зеркально повторять только события передбалконной площадки и скамейки за кустом. Искривлению, но необычайно пленительно.
Теперь он отражал лица Жени и Женички, склоненные друг к другу. Они с любопытством смотрели на свои длинные позеленевшие головки, потом разом улыбнулись, причем там казалось, что рты у них разъехались до ушей. Чтобы в небольшом масштабе было заметно, нужно всё преувеличивать.
– Какой глупый шар! – сказал Женичка.
– Нисколько не глупый! не смей так говорить! и потом он наш, значит, для тебя должен быть милым.
И девушка погладила круглую поверхность рукою, будто чью-то плешь. Вышло грациозно, соблазнительно и почему-то неприлично слегка. Молодой человек не вытерпел и поцеловал гладившую руку у локтя. Женя, смеясь, привлекла его за уши к своему лицу и поцеловала в губы, косясь на сметное отражение. Там губы откровенно, будто живые, тянулись к другим. Женичка, казалось, не замечал этого и прижимал свой рот к лицу девушки скромно и крепко, без сложностей.
Вдруг шар оказался одет в лиловый бант.
Влюбленные опустились торопливо на скамейку, не разнимая рук, даже не отлипаясь губами друг от друга, боясь, что оконченный поцелуй будет сопровождаться слишком громким звуком. Они смотрели испуганно и смешливо. Женя сумела глазами сказать «мама» про неожиданный головной убор на шаре. Осторожно Женичка отставил губы и вздохнул. Голоса но дорожке удалялись и приближались, – очевидно, г-жи Боскеткина и Полукласова ходили, беседуя.
– Главным украшением вашего сада, конечно, служит этот шар: он очень веселит, – говорила гостья, а хозяйка, не останавливаясь, отвечала:
– Да, конечно. Я вообще даже не считаю сад за сад, если в нём нет шара.
Женичка пожал Женину руку, будто она и была зеленым шаром. Но та его поняла, и её тонкие красноватые пальцы ответили на пожатье. Потом она порхнула одна на площадку, оставя своего кавалера курить под кустом. Её голосок, слившись с двумя другими, исчез на балконе, а Женичка произнес внушительно и раздельно, вслух:
– Женя Дмитриевна Боскеткина, – будто читая визитную карточку. Потом произнес тем же тоном: – Евгения Дмитриевна Полукласова, – и улыбнулся возможности такой перемены.
У шара заговорили ломающиеся альты: Сашук, Машук и Доримедонт. И эти говорили о шаре, но не так, как пожилые дамы. Гости уничижали украшение среди астр, хозяева откровенно и заносчиво его защищали.
– А у вас нет шара!
– За то у папы есть сабля. Он был офицером, а ваш – штафирка.
ebooksa