Казалось, наша жизнь потекла нормальным и счастливым течением даже еще более счастливым, если бы это было, возможно, после пережитой опасности. Рождение ребенка сделало еще крепче нашу любовь но и увеличило мое беспокойство. Почему-то сегодня после трех лет я всё вспоминаю с такой ясностью, будто это было только вчера. Вчерашний сон навел на меня эти воспоминания, не отгоняя именно того, избавиться от которого стремлюсь я всего сильнее.
7-го июля.
Я уговорила Артура с утра отправиться на гребные гонки. Конечно, в этом нет ничего удивительного, он сам, как англичанин, понимает любовь к спорту, но его тревожит мое волнение. Я могу часами просиживать на морском берегу во время купанья. Будь я старше, многим я показалась бы женщиной, лишенной стыда и обуреваемой распутным воображением. Я сержусь, когда мужские фуфайки не оставляют рук обнаженными. Я везде ищу темного полумесяца. Может быть, это мания, но мне кажется, что когда я найду того человека, я успокоюсь, я всё и навсегда позабуду. Я нарочно завела очень сильные бинокли, сославшись на увеличившуюся будто бы близорукость. И я не всегда умею скрыть от Артура мое волнение, которое с каждой неудачной попыткой не уменьшается, а даже словно увеличивается. Ни веселые берега Темзы, разбиваемой легким ветром, ни нарядная публика, ни пестрые флаги участвующих в гонках, – не достигали моего зрения. Только ряд рук, блестящих от испарины, смуглых, белых, розоватых, гладких и покрытых волосами, напряженных и спокойных – вот всё, что передавал мне мой бинокль и что я запомнила, будто мозг мой обратился в фотографическую пластинку. Я даже не видела лиц гребцов, боясь поднять глаза выше верхней части руки. При виде полумесяца я бы пристально взглянула, я бы запомнила того, на кого я должна направить всю свою тревогу и ненавистную тягость. А так мне казалось, что все эти руки меня обнимали там, на корабле.
– Едем домой, Артур, – сказала я тоскливо.
– Всё равно. Я устала.
– Ты стала нервна… может быть, ты что-нибудь чувствуешь. –
Бедный Артур, кажется, думает, что я готовлюсь снова стать матерью. Если б он знал настоящую причину моего беспокойства! Я позабыла сказать, что мы никогда не говорим с Артуром о гибели «Королевы Мод», будто условившись не будить трагических воспоминаний. Когда однажды, года два тому назад, я начала было говорить об этом, на глазах у Артура показались слезы и он промолвил: «маленькая Кэт, я знаю, что ты мне спасла жизнь, недовольно об этом». Боясь сама расспросов, я не стала допытываться объяснений мужниных слов.
9-го июля.
Артур только что вернулся из города, когда я с малюткой гуляла в саду. По обыкновению мы осматривали кусты роз, наблюдая новые распустившиеся цветы. Девочка была в белом платье с голыми коленками и всплескивала руками, когда замечала только что раскрытый бутон. Лениво по небу ползло облако, похожее на большой лохматый полумесяц. Вдруг крошка не запрыгала, не закричала, а, остановившись, тихо позвала меня:
– Мама Кэт! –
– Что, милая? – спросила я, отрываясь от облака. Протягивая вперед тоненький пальчик, девочка указала мне на огромную черную розу.
– Нужно сказать папе, он всё время ждал этого цветка!
– Да, крошка, идем к папе, – сказала я, беспокойно озираясь на небо.
Девочка, семеня ножками, болтала:
– Мы ему не расскажем, да? а прямо проведем в сад, пусть сам увидит. –
– Да, да, мы так и сделаем.
Артур, очевидно, только что обтирался и собирался менять рубашку. Увидев его в зеркале, я остановилась, потом вдруг бросилась и прильнула к его руке, где темнел коричневый полумесяц.
– Кэт, Кэт, что с тобою? – шептал он, показывая глазами на крошку.
– Если б ты знал, как я сегодня счастлива Артур!
– У папы на руке тоже черная роза, только она еще не распустилась. Правда, мама Кэт? –
ebooksa