Я решил: или у нее не все дома, или она действительно знает что-то такое, чего не знают остальные.
— Вы рассказали полиции?
— Мне нечего им рассказать. Все это только… предчувствия.
— Так вы думаете, миссис Брекстон убили?
Она не ответила, только вздохнула и посмотрела в окно на лужайку для гольфа, блестевшую на солнце как бильярдный стол. Потом сменила тему разговора с той быстротой, к которой я уже начал привыкать; алкоголики не в состоянии долго удерживать нить беседы — это их слишком утомляет.
— Я бы хотела, чтобы в первом материале для Глоуб вы упомянули о моем приеме в День Труда, — улыбнулась она мне.
— Вы подслушивали?
— Скажем так, мне птичка прочирикала, — потупилась она.
— Не возражаете, если я напишу про убийство?
— Конечно возражаю, но поскольку эти ужасные бульварные листки нас все равно в покое не оставят, то для меня будет преимуществом иметь в доме джентльмена. — Ее здравый смысл меня всегда поражал.
— Боюсь, это может доставить вам определенное беспокойство.
— Вовсе нет, но мне хотелось бы увидеть, что вы пишете. Возможно, я даже смогла бы вам помочь.
— Очень мило с вашей стороны.
— Не стоит об этом.
— Так вашу племянницу все же убили? — попытался я застать ее врасплох.
— Здесь вы от меня помощи не добьетесь!
На этом беседа закончилась, и я отправился на пляж. Там оказалась только Элли Клейпул.
Она лежала на спине в красном, довольно откровенном купальнике, уже одно созерцание которого поневоле возбуждало. Сейчас она казалась мне необычайно привлекательной, и если бы не ночное приключение с Лиз… Но тут пришло неожиданное открытие: хотя я посвятил всю жизнь флирту и срыванием цветов удовольствий, мысль о Лиз засела глубоко в мозгу, и я не хотел никого другого, даже Элли, которая с привлекательной улыбкой взглянула на меня и спросила:
— Отошли?
Я сел рядом с ней на песок. Солнце ласково пригревало, океан сверкал. Все ужасы произошли за последние двадцать четыре часа.