Он поманил к себе пальцем начальника штаба, бравого тонколицего капитана, и поинтересовался:
– Сколько человек закрывают выход на Красина?
– Десять, товарищ майор, – прозвучал немедленный ответ.
– Усилить до пятнадцати. Когда пойдет проверка документов, основная масса народа хлынет именно туда.
– Есть усилить! – отозвался капитан.
Люди еще не понимали, что происходит, пытались пройти через оцепление, но натыкались на строгие окрики:
– Нельзя! Назад! Проверка документов!
– Товарищи, прошу проявить понимание, – проговорил капитан в рупор. – Выходим через контрольно-пропускные пункты, предъявляем документы.
Майор Муромцев подозвал к себе офицера, ответственного за вторую линию оцепления, и распорядился:
– Выставить наряд в каждый проходной двор! Наблюдать за всеми! Шпана может сбрасывать пистолеты и финки. Народу много, не исключаю, что первая линия может быть где-то прорвана. Будьте готовы к тому, чтобы сдержать натиск толпы.
– Слушаюсь!
Еще через несколько минут кольцо вокруг Тишинского рынка сомкнулось совсем. Среди людей началось настоящее смятение.
– Да что же это такое делается! – выкрикнул кто-то из толпы.
В ответ прозвучал голос капитана, взывающий к пониманию.
– Граждане, ничего с вами не случится! Обычная проверка документов для выяснения личности.
– Ничего себе, вот это обычная! Перекрыли все выходы так, что мышь не проскочит!
– Если вы не преступники, то вам нечего опасаться! – проговорил офицер.
Майор Бережной в сопровождении двух молодых оперативников и трех солдат из батальона охраны обходил рынок, внимательно посматривал по сторонам, ловил на себе перепуганные, недоуменные взгляды. Толпа теснилась, отступала, давала возможность вооруженным людям двигаться дальше. Лавки спешно закрывались. Продавцы убирали с прилавков товар, торопливо складывали его в мешки, рассовывали по сумкам и ящикам.
– После проверки документов выходим сюда! – продолжал вещать капитан в громкоговоритель.
Лейтенант Трубачев, одетый по форме и сопровождаемый двумя молоденькими солдатами, остановился подле трех мужчин, явно блатных. На них были фуражки-восьмиклинки, надвинутые на самые глаза, белые, хорошо отглаженные рубахи, широкие штаны, припущенные на яловые сверкающие сапоги, собранные в тугую гармошку. У долговязого худого парня с вытянутым недовольным лицом, стоявшего в центре, совершенно не по погоде вокруг шеи большим неровным кольцом был наброшен белый шелковый широкий шарф. У другого между краями рубахи, расстегнутой на две верхние пуговицы, проглядывала скверно набитая наколка.