— Добрый день, — Шон привстал со скамьи, увидев моего отца. — Здравствуй, Белл.
Я кивнула, не в силах сказать ни слова.
— Ты хотел о чём-то поговорить? — спросил папа, открывая дверь в свой кабинет.
— Да, — Шон закивал головой. — Мой сын, Филлип.
— Тот сын, которого ты бросил? — с упреком в голосе спросил мой папа.
— Я не бросал его, — замотал головой Шон. — То есть да, я уехал ненадолго, но в этой поездке я всё внимательно обдумал. Скорее даже я пытался не думать, но в какой-то момент понял, что мне не нужен этот Ньюкасл. Я понял, что мне нужен мой сын.
В его словах хоть и было что-то душевное, но этого было слишком мало, чтобы хотя бы пожалеть его.
— Так чего ты хотел? — спросил папа, приглашая его войти к себе.
Мы вошли в его комнату, и отец Фила сел на одно из кресел.
— Я вернулся домой сегодня ночью, — начал он. — Но в моём доме никого не было. Соседи сказали, что не видели моего мальчика больше четырёх недель, а потом я зашёл в ванную комнату, знаете, что я там увидел? Я чуть не обмер при виде залитого кровью паркета.
Николсон прикрыл лицо рукой, изображая беспокойство. Меня это не впечатлило. Он совсем не знал ничего, что должен был знать. Он не удерживал Фила в Тенебрисе, он был одной из причин, почему мой друг покидает город, он не заслуживал того, чтобы даже просто знать о судьбе своего сына.
— И я подумал, — сказал Шон. — Маньяк. Неужели он мог тронуть его?
— Нет, — коротко отрезала я. — Фил сделал это сам.
— Что?
Шон резко повернулся ко мне, и я заметила, как в его глазах блистают слёзы, которым он не даст воли. Такой он человек по натуре. Фил, как и он, считает слёзы слабостью. Ещё одно их до безумия чистое сходство.
— Тебе известно хоть что-то? — гневно прошипела я, даже не постеснявшись обратиться к нему, как к своему сверстнику. — Ты сам отказался от него, так что не надо сейчас разыгрывать сожаление. Никто не поверит в это.
— Я понимаю…
— Нет, — перебила я. — Ничего ты не понимаешь. Ты больше десяти лет портил жизнь ему. Хоть бы раз попробовал изменить себя, хотя бы ради своего ребёнка.
— Изабелла, — строго повысил голос папа.
— Нет, — я повернулась к нему и показала указательным пальцем, что ему следует молчать.