Напряжение

— Приговор исполнить немедленно.

Бывшего Наумова резко потащили к ближайшему тополю, не обращая внимания на попытки вырваться и крики о правах и невиновности. Осознав, что все тщетно, старик поймал объектив ближайшей камеры, с силой дернулся, дав себе секунду на последнее слово.

— Я его убил, ты слышишь? — совсем другим тоном заявил глава мертвого рода в равнодушный объектив. — Я убил твоего сына! За всех наших, слышишь!

Окончание фразы вышло смазанным, так как сильный рывок буквально в одно движение перенес его к разлапистому тополю возле дома. Памятное по детству, оно дарило отдохновение и тень в жару, прятало в своей кроне нашкодившего наследника. Слезы сами появились на лице, туманя зрение.

Обернул толстую ветвь конец петли, зацепило подбородок шершавой веревкой, и мир резко дернулся вниз, не давая вздохнуть и вскрикнуть.

— Все, завершили. Камеры выключить, пленки и карты памяти все до единой — к досмотру. Утаите — повешу рядом.

— Спасибо, господин генерал. Можно личный вопрос?

— Дозволяю.

— Его обязательно было вешать? Как же суд и следствие?

— Как вы собираетесь держать одаренного в тюрьме?

— Но у вас же есть соответствующий персонал?

— У них есть работа важнее, чем охранять убийц.

— Еще раз спасибо.

— А у вас не найдется чего-нибудь поесть? Жрать хочется невозможно… — донеслось до тускнеющего разума.

Тело сняли через пару минут, под любопытствующими взглядами зевак, скопившихся посмотреть на чужое горе. Вжикнул замок на черном пакете, скрипнули колеса каталки, лязгнула сцепка механизма труповозки, принимая скорбный груз, и длинный черный автомобиль выкатился на улицы города, выруливая к окраинам — туда, где коптил небо пеплом городской крематорий. Правда, отчего-то машина не стала заворачивать вправо, к грязно-серым бетонным плитам заграждения, а развернулась на очередном кольце и выехала за город. Через десяток минут перед черным капотом со звуком хорошо смазанного механизма раскрылись автоматические ворота высотой в четыре метра, чтобы закрыться в ту же секунду, как машина заехала внутрь обширного двора, с десятком безликих зданий из белого кирпича, соединенных меж собой переходами на уровне второго этажа.

На этот раз тележку выкатили гораздо бережнее. Черный мешок разрезали вдоль, этим же ножом располосовали сюртук, брюки, рубашку и белье, освобождая жилистое тело от одежды. Бледного старика переложили на медицинскую каталку, над головой тут же развернули переносной тент, закрывая солидный прямоугольник от мира, загудел компрессор, нагнетая внутрь прохладу фильтрованного воздуха. Завертелся хоровод из нескольких медиков, в деловой обстановке, перекидываясь короткими фразами облепивших тело датчиками, подсоединяя к монструозному аппарату в виде десятка белоснежных коробов с зелеными экранами, нагроможденных друг на друга, а все вместе — на передвижную платформу с роликами. Но чем-то не понравилась людям в белоснежных халатах ленивая синусоида на экранах. Последовали уколы, протянулась к руке нитка капельницы, стегануло ударом тока от двух плоских кругов, и графики, к удовлетворению всех, кто стоял на ногах, начали радовать резкими пиками, ритмичными, вполне здоровыми. Старший группы повел рукой на уровне плеча, обозначая круг, и первым покинул импровизированный шатер. За ним потянулись все остальные, уступая дорогу двум суровым мужчинам в черной форме, с силуэтом полуприкрытого глаза на воротнике мундира.

— Добро пожаловать, — потрепали старика по щеке, заставив того дернуться и недоуменно открыть глаза.

— Это ад?

— Чистилище, — поправили его и легонько отодвинули тент, показав катафалк, все еще стоявший подле. — Но рейс на ад все еще доступен.

— Я думал — всё… — Старик осторожно потянулся к фиолетовому синяку, опоясавшему шею.