Напряжение

— Вы верили в меня?

— Я продолжаю в тебя верить, — коснулась моего плеча рука, — даже сейчас. И ты, пожалуйста, верь в своих друзей. Не пугай их, как Толика, не отгоняй плохим словом.

— Он начал приворовывать, имея достаточно средств.

— Он чуть не сбежал из города, — осторожно добавил он.

— Мог бы просто извиниться, — пожал я плечами.

— После всего, что я слышал о тебе и интернате, мне понятен его страх.

— Что вы слышали? — без особого интереса спросил, рассматривая суету возле перрона.

— Ты заставлял платить за право жить, — сказал Николай.

— Неправда. Я предлагал интересный и веселый день за небольшую плату.

— А те, кто не платил?

— Жили, как и раньше. Только вскоре они считали свою обычную жизнь наказанием. — Я развернулся к дядьке, излагая без всякого чувства вины.

— Тем не менее тебя боятся даже друзья.

— Я этого не хотел.

— Неужели тебе не интересно, почему так вышло?

— Нет.

После короткого ответа лицо дядьки стало очень тревожным, он отчего-то потрогал мой лоб и даже слегка потряс за плечо.

— Максим, тебе действительно все равно?

Я посмотрел на свою руку, повернул вверх запястьем и, как и полтора года назад, не обнаружил возле кожи ни единой звездочки. Исчезли, пропали, а вместе с ними — словно выгорело все внутри. Или выгорело раньше? Уже не важно. Там, под нагаром от поступков, которые не хотел, но совершал, под пеплом ожиданий, не переживших чужое равнодушие, жило понимание, что лучше не делать, не касаться, не трогать, чтобы не разочароваться вновь.

— У него есть работа, вы станете отцом, а я извинюсь за чужую ошибку. Все будет хорошо.

— Забудь временно о Толике, — беспокойно пробормотал дядька. — Скажи, твое любопытство — куда оно ушло?