Сирпик старший прорычал в ответ что-то невнятное и, топая, словно разъяренный гиппопотам покинул дом.
Лоллия-младшего вывел, заботливо держа под руку его дядюшка. Луций Лоллий Лонгин шевелил губами, но делал это абсолютно беззвучно, так, что невозможно было понять, молится он, или бормочет проклятья.
Лишь молодой Юний, прежде чем уйти попытался "еще раз засвидетельствовать глубокое почтение, которое он чувствует к человеку, облеченному…". За это он был вознагражден таким выразительным взглядом, что немедленно ретировался, бормоча оправдания и извинения, не слышные никому, кроме него самого.
Петроний тоже сделал вид, будто собирается уходить, хотя прекрасно понимал, что просто так префект его не отпустит. Он успел сделать несколько шагов к двери, когда был остановлен властным окриком:
– Петроний, тебя я попрошу остаться.
*****
Ночь уже полновластно распоряжалась в Городе, а Петроний и Тавр еще сидели друг напротив друга в пустынном атрии, в котором лишь бесшумно скользили молчаливые тени хорошо вышколенных слуг. Иосиф, со скучающим и утомленным видом стоял за спиной патрона.
– Стоило мне заподозрить Эбура, как все стало на свои места. Он знал усадьбу как свои пять пальцев. Он наверняка заранее выбрал наилучшее место, где можно было похоронить тело. Ему не составило ни малейшего труда опоить Эвридику, спрятать ее в доме, а потом подбросить труп так, чтобы мы заподозрили, будто он был сброшен из-за стены. Он был вхож к Эгнации и пользовался ее полным доверием. Никто другой не смог бы совершить все эти преступления с такой дерзостью и такой уверенностью, – закончив свой монолог, всадник вздохнул.
– И все же тебе потребовалось немало времени, чтобы это понять.
– Жара. Во всем виновата жара, – буркнул Петроний. – И его репутация верного слуги. Безупречного дворецкого. Мы все были ослеплены ею. Я ни за что бы его не заподозрил, если бы не твердая уверенность Эгнации в том, что Арарик был виновен. Но когда я задался вопросом: кому она могла до такой степени доверять, мне все стало ясно.
– Это мог быть ее муж.
– Чушь. Сирпик ненавидел Арарика. С чего бы Эгнации верить его обвинениям против соперника? – всадник мотнул головой. – Другое дело Эбур. Она знала, как он предан хозяину и ей не могло прийти в голову, что он способен предать. Даже мне это не приходило в голову.
– Предан… Все эти разговоры о преданности, благородных чувствах… Я старый циничный человек. Я не верю в высокие мотивы для низких поступков, – скрипучим, старческим голосом прокряхтел префект.
Время от времени Статилию Тавру случалось вспомнить о своем возрасте и тогда со старательностью, несколько искупавшей неправдоподобие, он принимался изображать обремененного годами и болезнями старца.
– Свобода и наследство. Вполне приземленные мотивы по твоему вкусу. Он получил и то и другое и не мог спокойно пользоваться ими пока кто-то из Арариков оставался в живых.
Тавр немного помолчал.
– Он мог просто признаться в доносе. Тогда в глазах закона Арарик был бы преступником.
Петроний фыркнул:
– И погубить репутацию верного слуги? В этом была вся его жизнь. Тавр, ты стареешь. Твое тело переживет еще и меня, но твой ум становится дряхлым и бесполезным. Его проблема была в том, что он считал себя обязанным желать свободы, но был счастлив, только оставаясь рабом. Идеальный дворецкий. Идеальный раб.
– Вот именно, – согласился префект. – Только варвар и раб способен на такие злодейства. Не зря говорят – сколько рабов, столько врагов. Хороший урок философам, которые твердят, что бывшие рабы будут трудиться вдвое усерднее и будут втрое преданнее нам в благодарность за то, что мы сделали их свободными.
ebooksa