Однако призыв к Кастеллотти с требованием защитить бессмысленный рекорд круга на безвестном автодроме в провинциальном итальянском городке был продиктован исключительно стремлением Феррари потешить свое самолюбие. Энцо дергал гонщика за ниточки, призывая его вернуться к своим обязанностям и оставить фривольности, которые считал неуместными: любовь, романтику. Позже Луиджи Виллорези сказал: «Смерть Кастеллотти положила конец тому, что осталось от моей дружбы с Феррари. Ради удовлетворения собственной гордости он попросил лучшего пилота Италии рискнуть жизнью».
Феррари окрестил аварию «глупой» и нашел ей такое объяснение: Кастеллотти «переживал эмоционально бурный, конфликтный период в жизни, и вероятно, что свой конец он встретил из-за сиюминутной заторможенности реакции». Феррари отмечал, что утром в день аварии «[Кастеллотти] был ожесточившимся и рассеянным в своем поведении», хотя, конечно же, отказывался брать на себя какую-либо ответственность за плохое настроение своего пилота — учитывая, что именно он, вообще-то, вызвал Кастеллотти на трассу.
Но худшее еще ждало впереди. Едва народный траур по Кастеллотти поутих, как начала набирать обороты ежегодная лихорадка вокруг Mille Miglia. Феррари был всерьез намерен повторить успех Кастеллотти годичной давности и занялся формированием грозной команды из четырех машин. Хоторн, с радостью вернувшийся в состав команды и вновь воссоединившийся со своим старым приятелем Коллинзом, предпочел не участвовать в этом опасном, сугубо итальянском мероприятии, тогда как Хилла в состав не выбрали, по всей видимости, по причине его статуса новичка. Пьеро Таруффи, которому только недавно исполнилось 50 лет и который все так же был одержим идеей победить в легендарной гонке (впервые он принял в ней участие двадцатью семью годами ранее), получил в свое распоряжение один из новых гоночных спорткаров «Tipo 315 V12» с двигателем 3,8 литра и заменил на трассе Кастеллотти. Компанию ему составили Коллинз и энергичный, весьма приятный малый Вольфганг фон Трипс, демонстрировавший внушительный потенциал как в гонках Формулы-1, так и в соревнованиях спорткаров. Фон Портаго был вызван в последний момент в качестве сменщика Луиджи Муссо, заболевшего перед самой гонкой, и получил предназначавшуюся римлянину «Tipo 335» с большим двигателем в 4,1 литра, очень быструю машину, которая наверняка привела бы Муссо, нового знаменосца итальянского автоспорта, к победе на этапе. Оливье Жандебьену вновь досталось более медленное купе «250GT», безмерно его раздражавшее.
Жандебьен вспоминал один инцидент, произошедший перед стартом гонки: он раскрывает то, как Феррари пытался манипулировать своими гонщиками, стремясь столкнуть их друг с другом лбами. Жандебьен хотел машину Муссо. Он чувствовал, что заслуживает получить один из спорткаров, ведь на протяжении двух лет подряд неизменно доказывал свою состоятельность в классе gran turismo. Он встретился с Феррари, чтобы обратиться к нему с просьбой. Феррари и бровью не повел; Жандебьен получит «250GT» и точка.
РАЗДРАЖЕННЫЙ ЖАНДЕБЬЕН ВЫШЕЛ ВО ДВОР ФАБРИКИ И УВИДЕЛ, КАК В ОФИС БОССА ЗАХОДИТ ПОРТАГО. СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ПОРТАГО ВЫШЕЛ. ОН ПОДОШЕЛ К ЖАНДЕБЬЕНУ И ЗАКУРИЛ СИГАРЕТУ. «ФЕРРАРИ ГОВОРИТ, ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ МОЙ СПОРТКАР, НО ЭТОТ СУКИН СЫН СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО НЕВАЖНО. ОН СКАЗАЛ, ЧТО ТЫ В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ОПЕРЕДИШЬ МЕНЯ, И НЕВАЖНО, НА КАКОЙ МАШИНЕ Я БУДУ».
Гонки по открытым дорогам общего пользования давно считаются слишком опасным занятием в большинстве цивилизованных стран, и во многих из них они давно запрещены. Даже мексиканское правительство отменило пресловутую Carrera Pan Americana de Mexico после того, как в гонке 1954 года погибло восемь человек: четверо гонщиков, двое механиков и пара зрителей. Но Mille Miglia с каждым годом становилась в Италии все популярнее. По некоторым оценкам, численность толпы болельщиков, выстраивавшейся вдоль маршрута гонки, достигала 10 миллионов человек. Тысячи полицейских и солдат регулярной армии были задействованы в мероприятиях по сдерживанию массы людей в попытке не дать им выйти на трассу, но гонщики все равно должны были готовиться к тому, что их ждет, и закалять свои нервы. Им предстояло на полном ходу влетать в стаи болельщиков, подвижные, шатающиеся стены из плоти и крови, расступающиеся, как воды Красного моря, перед их несущимися машинами. На сельских участках маршрута дети регулярно перебегали трассу и часто ехали на своих велосипедах по обочинам. Молодые люди, желавшие покрасоваться, демонстрировали свою удаль, пытаясь прикоснуться руками к крыльям пролетающих на скорости машин — своего рода итальянский аналог забега с быками в Памплоне. Некоторые фермеры отказывались подстраиваться под ежегодную автомобильную лихорадку. Периодически участники соревнований взлетали на холмы и внезапно обнаруживали, что навстречу им в противоположном направлении катит какой-нибудь маленький седан «Fiat», трактор или фермерская повозка.
Однако мысль о том, что скоростные гоночные болиды соревнуются на обычных дорогах, пролетая по извилистым горным шпилькам и узким городским улочкам, была воплощением фантазий любого мужчины, ведь каждый из них мечтал вдавить педаль газа в пол и пронестись по дороге общего пользования, не боясь преследования со стороны закона и не стесняясь никаких моральных и социальных ограничений. Несмотря на все свое безумие, Mille Miglia была вершиной автомобильных гонок, она олицетворяла собой, как писал бельгийский журналист Жак Икс, «целую жизнь, сжатую в несколько часов». Энцо Феррари так отзывался об этом эпическом событии: «Ни один гонщик не мог утверждать, что снискал лавры победителя, если не побеждал в Брешии». Победивший там был человеком, полдня рисковавшим погибнуть страшной, жестокой смертью на одном из самых трудных и не прощающих ошибок шоссе во всем мире.
Даже такой дерзкий человек, как Портаго, был напуган масштабом и опасностью соревнования. «Мне не нравится Mille Miglia», — сказал он американскому журналисту Кену Пёрди в том году. «Неважно, сколько ты тренировался, ты попросту не сможешь выучить маршрут в тысячу миль пути так же хорошо, как итальянцы, да и вообще, как говорит Фанхио, если у тебя есть совесть, ты не будешь гнать так быстро. На Mille Miglia есть сотни поворотов, в которых одна крошечная ошибка пилота может убить пятьдесят человек. Невозможно помешать зрителям толпиться на дороге; даже армия не справляется с этой задачей. Надеюсь, я никогда не буду участвовать в этой гонке».
Но он не только поучаствовал, он вышел на старт за рулем самой мощной машины из заявленных, и при этом без каких-либо тренировок. Портаго вместе со своим вторым пилотом Эдмундом Нельсоном предпринял попытку разведать трассу на собственной машине, но в нескольких милях от Брешии врезался в парапет моста и не преодолел даже первую стадию безумно сложного и опасного маршрута. В отличие от Дениса Дженкинсона, в 1955-м приведшего Стирлинга Мосса к его сокрушившей все рекорды победе при помощи 5,5-метрового (в длину) свитка с детальной картой маршрута, Нельсон был таким же новичком, как и сам Портаго. Портаго познакомился с ним, 42-летним ветераном ВВС, так и не вернувшимся в свою родную Южную Дакоту по окончании войны, в Нью-Йорке, где тот работал оператором лифта в отеле «Plaza». Именно Нельсон познакомил своего приятеля с бобслеем и стал для него другом, телохранителем и исповедником, пока сам молодой дворянин кутил в Риме и Монте-Карло, вкушая красивую жизнь. Нельсон ничего не знал об автогонках и просто ехал в компании с Портаго, указывая тому на сотни ярко-красных указательных стрелок, расставленных по дорогам и обозначавших маршрут следования.
НЕКОТОРЫЕ УТВЕРЖДАЛИ, ЧТО У ПОРТАГО БЫЛО ПРЕДЧУВСТВИЕ НАДВИГАЮЩЕЙСЯ КАТАСТРОФЫ. ПЕРЕД ГОНКОЙ ОН НАПИСАЛ ЗАПИСКУ ДОРИАН ЛИ, В КОТОРОЙ ПРИЗНАЛСЯ: «КАК ТЫ ЗНАЕШЬ, Я С САМОГО НАЧАЛА НЕ ХОТЕЛ УЧАСТВОВАТЬ В MILLE MIGLIA… ПОТОМ ФЕРРАРИ СКАЗАЛ МНЕ, ЧТО Я ДОЛЖЕН… ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО МОЯ ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ МОЖЕТ НАСТИГНУТЬ МЕНЯ В СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ».
Соперничать с пятью машинами «Ferrari» должны были не меньше 293 других автомобилей, варьировавшихся по размерам от нелепых 750-кубовых седанов «Fiat Abarth», чья максимальная скорость не превышала 160 километров в час, до монструозных 4,5-литровых «Maserati V12» под управлением Мосса и Дженкинсона. На каждую машину был нанесен номер, совпадавший со временем ее старта. Машина Портаго имела номер «531», сообщавший толпам болельщиков о том, что она стартовала в 5.31 утра. Стартовавшие машины спрыгивали со стартового трапа в Брешии с 11 часов вечера предыдущего дня, из-за чего по меньшей мере 500 первых миль пути были запружены более медленными автомобилями, многие из которых давали крен в бесчисленных поворотах и кое-как, вприпрыжку, преодолевали узкие трехполосные прямые участки.
Мосс, стартовавший последним, выбыл из гонки всего за семь миль до конца маршрута. Педаль тормоза его «Maserati» оторвалась в тот момент, когда он сбрасывал скорость перед поворотом, и в результате он вместе с Дженкинсоном вылетел на поле какого-то фермера, но, к счастью, остался невредим. Лидерство в начале гонки захватил Коллинз на своей «Tipo 315» с мотором в 3,8 литра, развивший на прямом участке между Брешией и Вероной среднюю скорость в 190 километров в час. Но когда машины оказались южнее, двинувшись вдоль скалистого побережья Адриатического моря, Таруффи, которого все тифози знали под прозвищем Седой Лис, начал подбираться к нему, оспаривая лидерство, не отставал от них и Трипс. Портаго вел свою «Ferrari» аккуратно и дисциплинированно, сдерживая своего внутреннего свирепого зверя, но такое пилотирование обеспечило ему лишь хрупкое преимущество в несколько минут над 3-литровым
На римском контрольном участке развернулась сцена, достойная самых невероятных фантазий голливудского режиссера. Пока машину Портаго, уже собиравшегося продолжить путь, проверяли механики, прекрасная рыжеволосая женщина выскочила из толпы болельщиков и подбежала к нему. Это была Линда Кристиан. Портаго, сидевший за рулем своей «Ferrari», поднялся, притянул ее в свои объятия и страстно поцеловал. Потом отпустил, поцеловал снова и скользнул обратно на водительское сиденье. Громадный V12 взвизгнул, шины вгрызлись в брусчатку, и Портаго рванул прочь, в последний раз помахав рыдающей женщине.
Вместе с Нельсоном они прозондировали припорошенные легким снегом возвышенности Апеннин к югу от Болоньи, без особых проблем преодолев опасные перевалы Фута и Ратикоза. Легкий моросящий дождь поливал Болонью, когда их «Ferrari» без видимых повреждений пропрыгала по нескольким бордюрным камням и «кошачьим глазам», пунктиром отмечавшим некоторые из наиболее коварных двухполосных участков трассы, но к тому времени, как Портаго, скользя под сыпавшейся с неба моросью, подобрался к последней остановке на дозаправку в Болонье, в общем зачете он уже откатился на пятое место, пропустив вперед стремительного Жандебьена. Феррари находился в Болонье, он сообщил Портаго, что задний мост машины Коллинза вот-вот развалится и тот не сможет финишировать в гонке. Задний мост в спорткаре Таруффи тоже угрожающе износился, и из-за этого он был вынужден двигаться на пониженных скоростях. Но, говорил Феррари испанцу, Жандебьен опережает тебя, как я и предсказывал. (Несколькими минутами ранее во время остановки Жандебьена он сказал бельгийцу, что Портаго настигает его.)
Вывод был очевиден: Портаго должен гнать быстрее или его ждет позорное поражение от куда более медленного автомобиля. Уже перед самым отъездом Портаго механик команды заметил проблему в левой передней части машины; рычаг рулевого управления внизу был погнут, из-за чего покрышка колеса притиралась о кузов машины. Механики выкатили свежий комплект шин Englebert, но Портаго отмахнулся от них и рванул с места. Впереди его ждали равнины долины реки По, где гигантская мощь двигателя V12 объемом в 4,1 литра позволила бы ему легко сократить отставание не только от Жандебьена, но и от искалеченных машин Коллинза и Таруффи.
Добавим, что с 1954 года за прохождение последних, ультраскоростных участков трассы организаторы гонки вручали гонщикам специальные призы. Премия, называвшаяся Gran Premio Tazio Nuvolari, присуждалась гонщику, показавшему наибыстрейшее время на последних 82 милях маршрута между Кремоной и Брешией, проходившего также через родной город знаменитого пилота, Мантую. Действующий рекорд принадлежал Стирлингу Моссу и его «Mercedes-Benz 300SLR», преодолевшему этот отрезок на средней скорости чуть больше 198 километров в час. Даже если добыть победу в гонке будет не суждено, приз Нуволари точно будет моим, думал Портаго. В конце концов, у него была самая мощная машина, способная развивать 290 километров в час на прямых, плоских и недавно покрытых свежим асфальтом участках около Мантуи.
Неподалеку от Пармы Портаго пролетел мимо сломанной машины Коллинза, брошенной на обочине. Было ясно, что маленькое купе Жандебьена где-то недалеко. А старик Таруффи и вовсе еле полз на своей калечной машине. Портаго спустил с поводка всю мощь громадного V12. Ярко-красная машина начала брать разбег, едва покинув Мантую. За исключением нескольких пологих поворотов, ведших к выцветшим, грязноватым деревенькам, которыми была усеяна трасса на этом участке маршрута, Портаго мог мчаться вперед, не сбавляя оборотов, так что дроссельная заслонка была широко открыта, а стрелка тахометра клонилась к красной линии. Впереди, меж стволов медных буков и тополей, шеренгой выстроившихся вдоль дороги, они с Нельсоном разглядели высокую колокольню в Черлонго в романском стиле, единственную достопримечательность на бескрайних равнинах, видную с любой, даже самой внушительной дистанции. Среди деревьев были рассеяны кучки людей, местных фермеров и их детей, пришедших поглядеть на проходящий мимо парад неистово ревущей гоночной техники.
Дорога змеей выползала из Черлонго и перетекала в пятикилометровый, прямой как стрела, участок, ведший к деревне Гвидидзолло. Кучками стоявшие вдоль дороги люди, в восприятии гонщиков выглядевшие лишь замыленными картонными силуэтами, сначала увидели, как мимо них, прихрамывая, проползает Таруффи, а потом катящегося за ним расслабленного и спокойного фон Трипса, благородно уступившего своему более старшему и опытному партнеру по команде победу (этот акт невиданной щедрости немца Таруффи не признает до самой смерти, хотя эксперты склоняются к тому, что он действительно имел место).
Где-то вдали раздался визг. Мерцающая красная точка, стремительно приближаясь, расцветала, как бутон, превращаясь в гоночную машину, ракетой летевшую в сторону кучки местных жителей, вышедших понаблюдать за лидерами гонки с боковой дороги, пролегавшей в километре к югу от Гвидидзолло. Более храбрые подбирались к кромке дороги, а дети просовывали свои головы между ног родителей, закрывая уши от громкого, как сирена, вопля приближавшейся машины. Портаго, «ссутулившись» в слипстриме от впереди идущей машины, вылетел прямиком на них, точно крупнокалиберная пуля. Но когда его «Ferrari» оказалась в сотне метров от них, ее дернуло влево, и машина поймала каменный дистанционный столб.
Внезапно выйдя из-под контроля пилота, машина понеслась на зрителей вихрем смерти, крутясь и вращаясь, как по спирали. Угодив сначала в канаву, она подлетела так, что пронеслась над стоявшими в первом ряду зеваками, не задев их, а потом влетела в столб и развалилась на части. Под аккомпанемент зловещих, гулких ударов столкновения алюминиевые и стальные обломки машины обрушились на толпу. Оба ее пассажира вылетели прямо на деревья, а сама машина, разбитая всмятку, дымящейся грудой металла рухнула вверх дном в глубокую придорожную дренажную канаву, где наконец застыла недвижно. Воцарилась тишина, нарушали которую только стоны и крики умирающих и тяжело раненных. Двенадцать человек погибло, включая самого Портаго, которого, словно косой, разрезал пополам капот его «Ferrari», Нельсона и десятерых местных жителей, в том числе пятерых детей. Еще двадцать человек получили серьезные травмы.
ebooksa