— Не спрашивай, после все расскажу! — ответил он тихим, печальным голосом. — Пока нивхи жить будут на Тыми, не забудут они Матирного. Ай-ай, как же ты не знаешь, надо поскорей рассказать тебе.
Оморочка на полном ходу врезалась в отлогую песчаную отмель, дрогнув своим крохотным тонким корпусом. Мы вылезли на берег, сели друг против друга на камни. Овка достал трубку, набил ее табаком, раскурил, выпуская дым через широкие ноздри.
— Слушай, пожалуйста, — начал Овка. — Было это, знаешь, давно. В то время нивхи боялись выносить золу из юрты, потому что, знаешь, развеять золу считалось все равно что жизнь потерять. А самый сильный человек в Чир‑во в то время считался шаман Пимка. Он даже с хозяином тайги Тайразань-Ызем дело имел. — При этих словах к нивху вернулось прежнее веселое настроение. Он улыбнулся, обнажив ровные зубы, крепко державшие тяжелую трубку. — Конечно, теперь стыдно так говорить, однако в то время, знаешь, было такое дело. Так ты слушай, как Матирный стал сильнее Пимки, как новая жизнь у нас в Чир‑во началась.
...В один из дней давнего лета, возвращаясь из командировки, в долину Тыми заехал инструктор райкома партии Елисей Матирный. Увидев широкую, многоводную реку, блестевшую под ярким утренним солнцем, он решил побродить по холмистому берегу, подышать свежим таежным воздухом. Устав от долгой ходьбы по горам и сильного зноя, он спустился к самой воде, присел на толстый ствол поваленного бурей дерева, расстегнул ворот гимнастерки, закурил. В это время из-за кривуна показалась оморочка, которую ловко гнал против течения молодой нивх. Он стоял в лодке во весь рост, энергично взмахивал шестом, и Матирный не мог понять, как удерживалась в одном положении маленькая, легкая оморочка.
«Я бы не сумел так», — подумал он, восхищаясь искусством молодого нивха.
— Эй, дружище, причаливай к берегу, поговорим! — крикнул ему Матирный, но тот испуганно глянул на незнакомого человека, быстро сменил шест на весло, одним рывком развернул оморочку и погнал ее вниз.
— Ну куда же ты, парень! — засмеялся Матирный, поднявшись с бревна. — Говорят же тебе, причаливай!
Молодой нивх повернул к берегу. Как только оморочка заскользила по песчаной отмели, юноша взял со дна лодки медный чайник, кружку, кожаную сумку с провизией и с покорным видом положил все это добро у ног русского.
Матирному стало не по себе. Он хотел было выругать нивха, но сдержался.
— Да ты, дружище, спятил, что ли? — произнес он с обидой. — Что я, интервент какой-нибудь, чтобы добро твое грабить? Я — русский человек, я друг тебе, понял? — Он достал из кармана пачку папирос, предлагая нивху закурить, но тот отстранился, извлек из кармана трубку.
— Вот! — сказал он, немного осмелев.
— Правильно! — шутливым тоном ответил Матирный. — Мне трубку дай, а ты папиросу закури. Идет?
Но нивх не отдал трубку, крепко зажал ее в руке. Матирный громко рассмеялся. Тогда нивх выхватил из рук русского пачку, быстро взял оттуда три папиросы, смял их в ладони, запихал в трубку и тоже засмеялся, очень довольный, что нашелся.
— Ты лоча?[8] — спросил он не очень уверенно.
— Да, я русский.
— Зачем звал?
— Просто так, скучно мне стало одному сидеть, увидел тебя и позвал. Поговорить захотелось.
— Ты, лоча, откуда?
— Я из райкома партии. Понял?
— Нет, не понял!
ebooksa