Светлые воды Тыми

22
18
20
22
24
26
28
30

Пимка в ответ взмахнул руками, запрокинул голову, разразился смехом. Смеялся он громко, содрогаясь всем своим маленьким жирным телом, потом стал хлестать себя по щекам, издавая тягучие, похожие на вопли звуки. Нивхи насторожились. Многим показалось, что шаман вызывает хозяина тайги. Кое-кто попятился к юртам, но Кырка, все еще стоявший напротив Пимки, опять закричал:

— Замолчи, глупый!

Пимка вздрогнул, перестал хохотать.

— Какую, лоча, жизнь будем строить? — спросил Матирного нивх по имени Азмун, явно недовольный тем, что Пимка перебил важный разговор.

Матирный только и ждал этого вопроса.

— Надо нивхский колхоз создавать! Люди будут вместе ходить на охоту, вместе рыбу ловить. Люди будут работать на себя — тогда у каждого будет вдоволь мяса, вдоволь юколы. А теперь что у вас получается? Горбуша в Тымь вошла, ее ловить нужно, а Пимка вас в тайгу на охоту посылает...

— Верно! — перебил Азмун, не сводя глаз с Матирного и ожидая, что он скажет еще.

— Когда люди вместе, они сильные, а когда каждый сам по себе, он как тростинка, его легко согнуть можно. Вот и гнул каждого, кого хотел, шаман Пимка. Создадим крепкий колхоз, по-новому пойдет у вас жизнь. Школу построим. Детишки читать, писать научатся. Вырастут крепкими, умными. Когда по закону Ленина начнем жить, в юртах исчезнет тьма, дым, грязь. Значит, исчезнут болезни, губившие нивхов целыми стойбищами. Закон Ленина такой — бедных людей в обиду не дает. Почему Пимка не хочет новой жизни?

— Почему? Скажи! — попросил Азмун. Он жадно ловил каждое слово, каждый жест русского.

— Потому, что при новой жизни никто на Пимку работать не будет. Пимке придется самому ружье брать и в тайгу идти, да невод на горбушу самому ставить. Вот ему и не нравится это. Когда нивхи в один крепкий колхоз объединятся, они и скажут Пимке: «Уходи, шаман, на все четыре стороны, уходи к своему хозяину тайги Тайразань-Ызю, если такой хозяин есть». Однако, я думаю, — нет такого хозяина. Настоящий хозяин тайги — вы, нивхи, простой народ!

— Ладно, новую жизнь начнем строить, колхоз будет у нас, работать вместе станем. А после? Уедешь ты, Елисей, Пимка опять все к старому повернет? — тревожным голосом спросил Кырка, и по тому, как люди шумно заговорили между собой, Матирный понял, что этот вопрос интересует всех.

— Если примете хорошо, верить мне будете, не уеду я от вас. Вместе будем, — твердо заявил Матирный.

— Живи здесь, тут не худо! — промолвил старый одноглазый Илькук.

— Верно, живи здесь! — сказала Тамара Урзюк, подталкивая локтем очень довольного Кырку, который считал себя первым другом Матирного.

Долго молчавший Пимка несколько раз порывался что-то сказать, но, видя, что народ больше слушает Матирного, нежели его, шамана, решил уйти. Выждав минуту, когда немного стихли голоса, он поднялся на пенек, вытянул короткую, толстую, как у нерпы, шею и крикнул:

— Кто захочет, пойдет к тебе в колхоз, а кто не захочет, не пойдет, конечно! — И, подобрав халат, собрался уходить.

— Пимка верно говорит: кто хочет, тот пусть в колхоз идет, а кто не хочет, пускай на Пимку работает, — сказал Матирный, понимая, что сейчас самое важное объединить хотя бы несколько семей: они начнут трудиться сообща, а после за ними потянутся и другие.

И Матирный не ошибся. Четыре семьи со всем своим небогатым хозяйством — собачьими упряжками, рыболовными снастями, оморочками — положили начало первому нивхскому колхозу «Чир‑унвд», что на языке маленького народа означает «Новая жизнь».

...Подошло время лова кеты. Колхозники вместе с Матирным выехали на рыбалку. Веселый нрав Елисея, слово, сказанное к месту, всегда ободряли нивхов, вселяли в них уверенность. Обычно до угрюмости задумчивые, озабоченные, они шутили с ним, вспоминая недавнее собрание и особенно то, как Пимка вызывал хозяина тайги и как Тайразань-Ызь не явился.

— Верно ты, лоча, говорил. Нынче совсем другой хозяин тайги! — сказал Илькук, блестя своим единственным маленьким глазом.