Светлые воды Тыми

22
18
20
22
24
26
28
30

— Тогда скажи еще! — попросил старик.

— Я и говорю, — оживился Елисей, — что пора и вам, нивхам, смелым охотникам и рыболовам, начать жить по новым, советским законам. Чтобы на себя, а не на одного Пимку ваши люди работали...

— Однако, другой жизни нивхам не надо! — перебил Пимка. Он вытянул шею, насторожился, ожидая, что скажут на его заявление люди. Но они молчали.

— Так говорит один Пимка, — продолжал Матирный прежним голосом. — Ему, конечно, другой жизни не надо. Целое стойбище на него работает, всю добычу несут ему. Но я спрашиваю вас, бедных жителей Чир‑во, не пора ли новую, лучшую жизнь строить, начать по новым законам жить?.. Я не тороплю вас с ответом, подумайте, потом скажите вслух свое твердое слово...

Но нивхи, поглядывая то на шамана, то на Матирного, не решались высказаться.

Молчание длилось несколько минут.

И тут поднялась нивхская девушка Тамара Урзюк, невысокого роста, худенькая, с энергичным лицом. Растолкав впереди стоявших, она торопливыми шагами подошла к Матирному.

— Ты хочешь говорить? — спросил Матирный, отойдя в сторону и уступая ей свое место.

— Хочу!

Ее черные, глубоко сидящие глаза горели недобрыми огоньками. Откинув назад короткие блестящие волосы и сжав в кулачки маленькие смуглые, почти детские руки, она тонким, пронзительным голосом обратилась к нивхам:

— Верно говорит лоча! Какая у меня жизнь — все знают! У меня уже давно нет ни отца, ни матери, одна живу. Нивхская женщина хуже собаки в упряжке. С детских лет я работаю на чужих людей. А когда возьмут в жены, совсем не увидишь света! — И, повернувшись к Матирному, она с еще бо́льшим волнением сказала: — У нас, лоча, так: когда родится девочка — в юрте печаль. Люди стараются не ходить мимо — боятся, что и их тоже такое несчастье постигнет...

— Верно, Тамара! — подтвердила молодая полная нивхка, сидевшая на траве с длинной трубкой в зубах. — Какая у нас жизнь! Зимой мне рожать надо — в тайгу опять увезут...

— Значит, правда, что нивхские женщины рожают детей в тайге, на морозе? — спросил Матирный, вспомнив недавний рассказ Кырки.

— Верно! — ответила женщина, придавливая пепел в трубке желтым, прокуренным пальцем.

— Нет... так жить дальше нельзя! — продолжала Тамара. — Ты помоги нам, лоча, научи, как жить надо! Ты не бойся, что Пимка против тебя кричит. Пускай кричит. Ворона всегда кричит, однако людям от этого худо не бывает! — И, словно ожидая, что Пимка сейчас закричит, глянула в упор на шамана.

Но Пимка продолжал сидеть в прежней позе, с равнодушным видом. А когда прикинул в уме, сколько осталась ему должна Тамара, спросил ее:

— Когда, однако, долг отдашь?

Он вскочил, уперся кулаками в бока, широко расставил ноги и с гордым видом стал ждать ответа. Но девушка молчала. Вопрос Пимки действительно озадачил ее. У нее только и было то, что на ней, да немного берестяной посуды в старенькой отцовской юрточке.

И тут не выдержал Кырка: шагнув навстречу шаману, он закричал ему:

— Ты, Пимка, не только с живых, но и с мертвых шкуру дерешь! Молчи лучше!