Иван усмехнулся.
— В переносном смысле, конечно, — поправился Александр Иванович.
После этого он несколько минут ходил молча, потом остановился у стола и заговорил своим обычным спокойным голосом:
— Вызвал тебя вот зачем. Получена правительственная телеграмма. Нам приказано немедленно приступить к выпуску броневой стали. Понимаешь, что это такое?
Председатель терпеливо ждал ответа.
— Сложное дело, Александр Иванович, — наконец выдавил из себя Иван. — Я помню, в четырнадцатом году, как война началась, такую варили. Человек десять французских инженеров приезжали. Сам Гофман от печи не отходил.
— Телеграмма подписана Лениным.
— Лениным? — тихо переспросил Иван.
— Да, им. Вот, читай.
У Ивана от волнения перехватило горло. Он долго не мог ничего сказать. Александр Иванович опять начал ходить по комнате.
— На вот, ознакомься с распоряжением Делового совета.
Иван, прижимая к груди желтый листок бумаги и осторожно ступая, подошел к столу и бережно положил телеграмму на самую середину.
— Алексей, читай, — распорядился Александр Иванович.
Иван слушал, стоя у стола. Распоряжение, написанное Мироновым, было похоже на его речи.
— «В этот исторический момент, когда перед пролетариатом России стоит огромной важности задача — отстоять свои завоевания от врага — и в связи с тем, что получена телеграмма от правительства первого в мире Советского государства, в которой указывается, как дальше работать пролетариату нашего завода, а именно, начать выпускать броневую сталь, Деловой совет поручает опытному сталеплавильщику и твердому партийцу Ивану Семеновичу Краюхину немедленно освоить выплавку броневой стали такой прочности, чтобы ее не пробивали белогвардейские пули».
Миронов схватил ручку и нацелился ею в какое-то, очевидно, не нравившееся ему слово.
— Прочти еще раз, — попросил Иван. — Самый конец, для запоминания.
Миронов прочел. Только после этого Иван отошел к окну, сел на лавку и закурил.
— Телеграмму оставь у себя, как официальный документ, — предупредил Александр Иванович. — А сейчас подумаем, как будем решать это дело.
Час спустя Иван опять был в дощатой конторке. Только на этот раз не навевал тяжелой скуки железный ствол трубы за окном, не вызывал сонливости монотонный шум цеха и даже голодная тошнота не подкатывала больше к горлу. И уже не хотелось, как раньше, уйти от горячих мартенов куда-нибудь далеко-далеко, где тихий закат и запахи молодых листьев, или с винтовкой в руках драться против беляков.