Агония

— Понятно, — вздохнул Никита, шевельнув широкими плечами. — Надо же. Ничего ему не будет. Наивный.

— Есть еще один момент.

— Какой?

— Вероятность, что он невменяемый.

— Невменяемый тогда был или невменяемый по жизни? Алкоголь, наркотики, психотропные?

— По жизни. Я думал, он под кайфом, если честно. Но Регина говорит, там что-то посерьезнее. По-моему, у него шиза.

— Если его признают невменяемым, то любые его показания — чистый лист бумаги. Фантастика, понимаешь.

— Угу. Теперь главный вопрос: что за все это светит мне?

— Тебе? — улыбнулся Леднёв. Хотя это была даже не улыбка, а пробежавшая по губам едва заметная ирония. — А ты там точно был? Может, он сам себя? Психи, они, знаешь, какие чувствительные. У них на каждом шагу повод для расстройства. Не понравился себе с утра в зеркале — впал в отчаяние…

— Ага, — засмеялся Вадим, — я забрал Регину, а после этого он не только в отчаяние впал, но и в кому. Попутно.

Никита глянул на него со знающим снисхождением в глазах:

— Вадим, «после этого» еще не значит — «вследствие этого».

— Он мне дверь открыл.

— Ну и что. Почудилось ему что-то, вот и открыл. Неизвестным в масках. Ну и… — помедлил, обозначив паузу циничной улыбкой, — если надо… если хочешь… всегда можно сделать так, что тюрьма по сравнению с психушкой покажется ему раем. Поселим его в одну палату с самыми любвеобильными психами, и станет он любимой женой Наполеона.

— А если родители денег зашлют… — засомневался Вадим и снова поймал знакомый знающий взгляд.

Леднёв качнул головой:

— Поверь, все их действия по смягчению режима сведутся лишь к тому, что перед выполнением супружеского долга у этого чумахода будет долгая прелюдия.

— Твои бы слова… да богу в уши.

— Богу — пожалуйста. Главное, чтобы не на диктофон, — усмехнулся друг, и Шамрай поддержал его смехом.

— Можешь быть спокоен, я тебя точно не пишу.