Агония

Без грубости уже не получалось — самообладания не хватало. Бесконечно устал за эти три недели командировки и смертельно устал за последние сутки. А еще он помнил лицо Регины, бескровные до белизны губы, равнодушную во взгляде пустоту и до сих пор слышал ее плач.

— Вадим, не молчи, как отпетый рецидивист, скажи папе то, что недавно сказал мне по телефону, — процедила Ангелина Дмитриевна, не зная, на кого теперь прикрикнуть: на сына или на мужа.

— Тебе и не представить, каким я себя чувствовал идиотом.

Вадим, услышав эти слова, помрачнел еще больше, но заговорил. Глухо, неохотно. Была б его воля, ни слова бы не сказал. Никому.

— А тебе и не представить, каким идиотом себя чувствовал сегодня я. Когда привез матери девочку с пробитой головой. Я же с ней встречаюсь. И у нас вроде бы все серьезно. Мы же вместе почти живем… — произносил с нажимом. — Я же должен приехать и сказать… Елена Ивановна, я вашу дочь люблю, буду беречь, со мной ей будет хорошо, со мной она в безопасности, правда же папа? А я что? Здрасьтемама. Пусть Регина побудет у вас, ей у вас будет лучше и спокойнее, потому что я охренеть как облажался… знал, какое он дерьмо, но не знал, что такое дерьмо!

Ангелина Дмитриевна прижала пальцы к губам и начала беззвучно плакать. Каждое слово, пронизанное огромной горечью, заставляло ее сердце сжиматься от боли и обиды за сына.

Вадим, глянув на мать, прочел у нее в глазах эту мысль, усмехнулся и снова посмотрел на отца:

— А теперь я ничего не могу сказать. Язык не поворачивается ничего такого обещать, потому что все… как-то ху*во вышло.

— Что он сделал с ней? — только и спросил Константин Львович, потому что вопрос «почему?» был уже бессмысленным.

— Вот. Смотри, как все у нас красиво. — Вытащил из внутреннего кармана справку, которую туда вложила Регина, и положил на стол. Не собирался бумажкой этой тут размахивать, но пересказывать самому — еще противнее.

— Как это произошло? — Отец уперся глазами в документ.

— Электрошокером долбанул и увез за город.

— Средь бела дня? Электрошокером?

— Угу, его даже толпа свидетелей не смутила.

Константин Львович посмотрел на Вадима, и тот сразу ответил на застывший во взгляде вопрос:

— Да псих он, псих. Кончелыга долбанный. Я за ней. Приехал, она вся в крови и… — оборвался и не стал говорить, что голая. — Он мне дверь открыл сам. Сам! Довольный и счастливый!

— Господи, как ты его не убил… — Отец, взбудораженный подробностями и собственной нервной энергией, вскочил с места.

— Случайно, — снова безрадостно усмехнулся Вадим. — Некогда было. Надо было Реню в больницу везти голову зашивать. Она сейчас там, дома, ревет, не переставая, спасибо этому дебилу. Ты ее видел? Кого там бить… Я не знаю всего, что происходило. И что он вытворял, пока меня в Москве не было, я тоже не знаю. И уже, наверное, не буду спрашивать, потому что… потому что!

— Мы же виделись, что ж она ничего не сказала… — прошептала мать.

Вадим бросил на нее убийственный взгляд: