Агония

Действительно подбираю. Мог бы и в двух все объяснить, но с Реней нужно помягче.

— Скажи прямо.

— Если бы я хотел просто поразвлечься с тобой, я бы так и сказал: детка, давай развлечемся. Тебе хорошо, мне хорошо, нам хорошо. Я бы не стал ничего придумывать. Это нормально, многих это устраивает. Нет так нет, пошел бы дальше.

Она снова лишь вздохом выражает свое согласие. Реня умеет говорить, ничего не говоря, а я понимаю ее, даже когда она молчит. Не знаю — просто чувствую.

— Погорячился я с этими свиданками. Одного хватит, остальные по скайпу. — Отпускаю ее, разворачиваю к себе спиной и обнимаю, прижавшись губами к виску.

— Быстро же ты передумал, — сдавленно смеется.

— Я ж не думал, что Киса у меня такая развязная. Когда мы познакомились, ты была скромнее. — Касаюсь губами чуть ниже уха. Потом снимаю сережку, потому что мешает целовать, и отправляю в карман куртки, к первой. Слегка прикусываю мочку уха.

— Ты тоже. Только сидел, молчал, смотрел на меня и вздыхал. Сережки снял, скоро все с меня снимешь. Надо уходить отсюда, — прошептала, улыбнувшись.

— Хочу снять, очень хочу. Только не здесь.

Небо поддерживает ее, сверкнув молнией и сбросив на нас первые крупные холодные капли. Воздух сразу влажнеет, густеет, но мы убегать не торопимся. Стоим, дышим, пропитываемся сыростью и грозой, пока разошедшийся дождь не сгоняет нас с высотки.

— Все, поехали греться.

— Куда?

— К Светке. А то она так хочет с тобой подружиться, а ты ее посылаешь.

— Конечно. Если я еще и со Светкой подружусь, я от тебя вовек не избавлюсь, — говорит Регина и поспешно добавляет: — Это я так раньше думала.

— Вовремя ты, Киса, исправилась.

Вовек тебе от меня не избавиться…

Когда потерял ее, чувствовал себя загнанным в клетку зверем. Без выхода, без спасения. Теперь всё будет не то и все — не те, потому что знаю: по-настоящему близкого человека найти очень трудно. Почти невозможно.

Я ж все про это знаю, про близость душевную. Есть у меня такой человек, сеструля моя. Ржут с нас всегда: «Шамрай пьет — Светку тошнит». Правда это, почти без преувеличения. Мы с детства привыкли вместе быть, рядом. С годами наша связь крепче стала, мы ее сами укрепили: вдвоем в этом злобном мире легче. Поэтому поддерживаем друг друга, стараемся от дерьма уберечь. Особенно сейчас, когда каждый стремится в душу плюнуть. Зато в лицо боится. Я вот в лицо с радостью, а в душу так и не научился.

Взять того же Владика. Сколько было возможностей его обличить и подставить. Только зачем? Обличить, вытащить наружу самое неприглядное и стать как все. А хочется быть выше этого, другим жить хочется. По-другому — перед самим собой чистым. Тогда можно не только горы сворачивать, но и глаза не прятать, когда тебе в лицо смотрят.

Ренька такая же: без мишуры. Живая. Настоящая в любом своем проявлении, в любой эмоции она без притворства. Как стеснялась поначалу, краснела, а меня потряхивало от ее смущения. Дрожь тогда пробирала. И до сих пор потряхивает. Обнимаю ее и чувствую: это именно то, чего мне не хватает. Каждый раз внутри волна тепла поднимается, которую запомнил с первого моего к ней прикосновения. Страшно от собственных чувств, но они сильнее. Сильнее даже этого страха. Сильнее всего остального.