«Одним из главных оснований оправдательных приговоров, кроме невыгодных условий постановки дела на суде, является несоответствие уголовных законов действительной жизни, т. е. с жизненным воззрением членов общества, призванных выражать их» (с. 614). Результаты правосознания присяжных надо принимать как социальные факты, с которыми приходится считаться: действует неписаный кодекс. «Изучая правосознание присяжных, мы входим в какую-то своеобразную область, по-видимому, самозванных законодателей» (с. 37).
В отношении к социальному составу присяжных и их приговорам по однородным уголовным делам выяснилось, что строгостью отличались приговоры присяжных, среди которых было большинство интеллигентов или же на весь состав один интеллигент. В последнем случае он явно становился лидером и вел за собой остальных. Более строгими были суды присяжных в Петербурге и Москве, менее строгими — провинциальные. Поведение юристов, оказавшихся в составе присяжных, вызвало удивление самого автора-юриста. Зная законы, они, казалось бы, должны были прилагать усилия, чтобы приговоры присяжных следовали правовым нормам. Однако опыт показывал, что, несомненно лидируя в группе присяжных, юристы, будучи не только свободными от выполнения своих обязанностей, но и неконтролируемыми в своих решениях, действовали вопреки этим нормам. Знание правовых норм в условиях их работы в качестве присяжных заседателей не означало принятия этих норм. Юрист, участвовавший в судебном процессе в качестве присяжного заседателя, заявил: «Я сам не понимал, что со мной сделалось: я, защитник по профессии, в силу только перемены места в той же судебной зале сразу стал на совершенно новую точку зрения; при рассмотрении некоторых дел мне казалось странным, о чем хлопочут и защитник, и прокурор; ведь дело ясно, виновность несомненна, как можно отпустить подсудимого? С этого положения меня не сбивали самые хитрые доводы защиты, напротив, их искусственность казалась мне очевидной до неловкости, и я с ужасом спрашивал себя, неужели я бы то же самое говорил в роли защитника?» (с. 16). Далее тот же юрист, оказавшийся в группе присяжных, отметил, что он «чувствовал себя, несмотря на привычку к судебному следствию, потерянным в обстоятельствах дела, с которым ознакомился только по чтению обвинительного акта», и он опровергал мнение многих судебных работников о бесполезности прений.
Вопрос о правовых нормах в действии суда присяжных на основании исследования Бобрищева-Пушкина приобретал общее значение. Можно было наглядно убедиться, что подсудимые, совершившие преступление, каравшееся по закону достаточно сурово, оправдывались присяжными. Причем оправдательные приговоры по делам определенной категории выносились разными составами присяжных в различных судебных округах. Как правило, отвергалась виновность в формально поставленных обвинениях. Нарушение какого-либо закона само по себе в глазах присяжных недостаточно для осуждения. Например, подлог, совершенный для превращения себя в законного сына с согласия отца, признается ненаказуемым. Преступления, получившие название преступлений против системы, обычно не вызывали обвинительного приговора. Подлоги в актах правительственных — разного рода справки волостных правлений, послужные списки, присвоение прав состояния и т. д., подделки документов — обычно оправдывались, если они не приносили кому-либо вреда. Присяжные признавали такие действия безвредными, чисто формальными преступлениями против системы. Преступления против системы признавались преступлениями и карались присяжными в тех случаях, когда они имели действительно противообщественный характер, т. е. причиняли вред обществу.
Другая категория дел — дела о кражах — рассматривалась на суде присяжных в пользу обвиняемого в тех случаях, когда выяснялись крайность его положения и отсутствие средств к жизни. «Мы имеем дело с могущественным фактором, который на суде присяжных совершенно законно, как фактор социологический, все шире и шире проявляет свою деятельность… Общим правилом можно считать, что крайность всегда признается, когда есть к этому малейшие фактические основания», — пишет Бобрищев-Пушкин (с. 481). Состояние нужды квалифицируется присяжными как состояние крайней необходимости. Отмечается еще такая особенность: несовершеннолетние по большей части приговариваются к наказанию и им отказывают в снисхождении. Такое расхождение в оценке делается из педагогических соображений: для помещения детей и подростков в исправительные заведения.
Как правило, оправдывались подсудимые, жившие по чужим паспортам, скрывавшиеся от царских властей по тем или иным причинам, но не совершавшие тяжких преступлений. Далеко не всегда признавались виновными те, кто обвинялся в служебных преступлениях. Мотивом такого решения бывали соображения о том, что проступок явился вынужденным в служебных условиях. В делах крестьянских — тяжбах о земле, столкновениях с помещиками и т. п. — решение нередко было в пользу обвиняемых. Государственные правовые нормы оказывались неприемлемыми. И это происходило в обстановке, когда в присяжные избирались лица с определенным имущественным цензом.
Была замечена одна подробность — вывод о зависимости решения группы присяжных от последовательности слушания судебных дел в течение заседания, вернее сказать, о влиянии предыдущих решений на последующие, принятые в течение рабочего дня. Решение, к которому приходили присяжные по первому делу — оправдание или осуждение с теми или иными оговорками, — влияло на решение последующих дел, имевшихся в повестке данного дня. Никакого другого объснения этой зависимости, кроме как создание коллективного настроения и воздействие его на всю работу группы присяжных, нельзя дать.
Учитывая результаты анализа судебной практики присяжных, Бобрищев-Пушкин давал ряд рекомендаций юристам. Среди них было и указание на значение напутствия председателя суда присяжным, на тщательность подготовки дела к слушанию и учета при этом личного состава присяжных, их взаимооценки, особенностей их восприятия доказательств, показаний свидетелей, на роль старшин как официальных руководителей присяжных и неофициальных руководителей, смену их (иначе говоря, об официальных и неофициальных лидерах).
Оригинальное по своим задачам и методу изучение опыта работы судов присяжных, проведенное Бобрищевым-Пушкиным, явилось конкретным социологическим, социально-психологическим и психологическим исследованием работы присяжных.
Вопрос о психологическом исследовании в уголовном суде был поставлен юристами сразу же после введения судебной реформы. Однако возникал другой вопрос: кто же возьмется за эту задачу? Врачи-психиатры, которые первыми начали экспериментальные психологические исследования и читали курсы психологии на медицинских факультетах, осуществляя судебно-медицинскую экспертизу, касались и состояния психики подсудимого, его вменяемости, разрабатывали положение о том, какие показания дают основание для того, чтобы считать лицо, совершившее преступление, ответственным за свои поступки или квалифицировать его как невменяемого.
На основании тридцатилетнего опыта работы судов присяжных Л. Е. Владимиров писал: «Людьми всегда судится целый человек, а не таксируется отдельное, вырванное из его жизни деяние» (Владимиров, 1901, с. 290–291). Поэтому-то и нужно в судебном процессе психологическое исследование. По его мнению, «целям уголовного правосудия удовлетворяет лишь медико-психологическое исследование» (там же, с. 290). Такому исследованию следовало бы подвергать каждого обвиняемого в деянии, влекущем наказание не ниже тюремного заключения. Такое исследование может своевременно заметить признаки психического заболевания, установить признаки какого-либо из состояний уменьшенной вменяемости, дать данные о душевном мире обвиняемого. Важные для судебного процесса медико-психологические исследования нуждаются в специально подготовленных медиках-психологах. Под ними этот профессор-юрист разумел «собственно общеобразованного и специально подготовленного психиатра». Медико-психологическое исследование должно включать исследование содержания психической жизни — сферы чувств, умственной жизни, воли, мотивов, внушаемости личности. Такое исследование может установить состояние психической недостаточности. Эта психологическая характеристика вводится в судебно-психиатрическое исследование в дополнение к понятию о вменяемости. На основании собственных наблюдений опытный юрист Л. Е. Владимиров, сторонник введения психологического исследования в уголовном суде, доказывал необходимость выделения состояния психической недостаточности и давал следующую характеристику этому состоянию. «Кроме признанных в настоящее время в уголовном законодательстве состояний, несколько ослабляющих психическую сопротивляемость субъекта, есть еще состояния психической недостаточности, характеризующиеся душевною неустойчивостью, низводящего психическую сопротивляемость на степень меньшую, чем та, какая нужна человеку в жизни, чтобы отразить навязывающие преступные мотивы. Все эти состояния могут быть соединены в настоящее время под общим названием промежуточных степеней между вменяемостью и невменяемостью» (с. 270). Медико-психологическое заключение позволит судить о степени психической сопротивляемости человека, т. е. о его социально-психологической устойчивости.
При выяснении психологического состояния подсудимого могут быть замечены признаки, указывающие на уменьшенную вменяемость. «Ни один психолог и ни один психиатр, — писал Владимиров, — не откажутся от признания разных степеней между нормальною душевной жизнью и ненормальной» (с. 120). Психологическое исследование подсудимых позволит оценить степень опасности преступника и оградить общественную безопасность, позволит судить о степени нормальности его и сделать заключение о возможности его самостоятельного существования в обществе. Только медико-психологическое исследование может удовлетворить требование — решить, причинит ли данное лицо вред обществу. Такое решение может быть принято только потому, что медико-психологическое исследование отказывается от субъективных впечатлений и пользуется точными естественнонаучными методиками. Это исследование включает: наследственные данные, антропологические, физиологические, психологическое обследование (испытание тестами), выяснение степени внушаемости. Посредством тестов или психологических проб устанавливаются умственный склад, общее направление человека. «Чужая душа не всегда потемки. Научная психология дает свет» (с. 262), — такова оценка роли психологии в уголовном деле. Оценка эта связана в первую очередь с той помощью, которую ждали юристы в отношении социально-психологической характеристики подсудимых. «Задача психологического исследования в области уголовного суда имеет в виду, главным образом, общежительную сторону человека, отношение его к ближнему… отношение его к самому себе здесь лишь настолько, насколько оно вообще необходимо для выяснения свойств человека как животного общественного, мы. должны выяснить, какое в нем есть преобладающее чувство, характеризующее его как ближнего, как сочлена человеческого общежития» (с. 196). В этом отношении должны быть расследованы чувства симпатии к другим людям, чувство жалости. «Жалость, по нашему мнению, — пишет Владимиров, — есть мерка для оценки человека как существа общежительного» (там же). Безжалостность — черта тяжкого преступления.
Согласно так поставленной задаче, в медико-психологическое исследование включается социально-психологическая часть. Об этом пространно говорится: «Медико-психологическое исследование преступника не дало бы полной картины, если бы не обследована была социальная сторона данного преступления, влиявшая на психическую жизнь преступника. Преступление ведь есть явление не только психическое, но и социальное, — оно есть явление психосоциальное. Конечно, говоря об исследовании социальной стороны преступления, мы имеем в виду не социологическое исследование преступного класса, а социальное исследование данного, отдельного, индивидуального преступления. Каждый человек принадлежит к известному народу, сословию, профессии, семье, кружку. Расовые, сословные и профессиональные черты не могут составлять предмета исследования в каждом отдельном случае, но должны быть принимаемы во внимание; это — справки. Но затем человек принадлежит к известной семье. Недаром называют семью ячейкой государства. В семье нужно искать ту атмосферу, в которой зародился нравственный тип человека. В семье нужно искать основную причину того или другого нравственного отпечатка, который в каждом человеке следует отличать. Но затем идет далее: кружок знакомых, отчасти человеком унаследованный от семьи, отчасти составленный самостоятельно. В этом кружке уже подготовляется и дальнейший путь человека к жизни. Трудно преувеличить значение для жизни отдельного человека того кружка, в котором он живет. Кружки представляют отчасти результаты и психологического подбора, следовательно, недостатки и недочеты человека в нравственном отношении в кружке получают усиление и освящение. Кроме того, здесь действует страшная сила внушения и самовнушения, делающая из кружка настоящий очаг психической заразы, потому что совершается постоянный психический взаимообмен» (с. 226).
Второй проблемный узел судебной психологии в начальный период ее развития составляли социально-психологические вопросы о личности преступника и преступном мире как особой социальной общности. Вопросы эти обсуждались с различных сторон и вызывали разные суждения. Ими занимались и юристы, и психиатры, и естествоиспытатели, и журналисты. Однако представители официальной психологии, далекие, как уже говорилось, от нужд практики, стояли в стороне и от этой проблемы.
В последней четверти XIX в. получила распространение концепция биологической природы преступности. Первоначально она выражала механистические вульгарно-материалистические взгляды, но потом в своем развитии пошла по пути позитивизма. Возникшее в криминалистике антропологическое направление опиралось на получившую широкую известность теорию Ч. Ломброзо — итальянского психиатра и криминалиста, утверждавшего биологическую обусловленность уголовной преступности, предопределенность преступности индивида его врожденными патологическими свойствами. Ломброзо полагал, что преступные наклонности наследственны и не могут быть искоренены, а потому от преступных типов людей общество может быть избавлено только их истреблением. При такой постановке вопроса в учении о преступлении социально-психологические проблемы начисто снимались, хотя доктрина эта вступала в противоречие с притоком знаний из социальных наук.
Уголовно-антропологическая школа привлекла к себе внимание в России потому, что она, опираясь на естествознание, доказывала возможность открытия детерминант преступлений. «Несомненно, что юридические науки, следуя прогрессивному течению человеческой мысли, вырабатывают нормы, которые имеют для общежития людей такую же важность, какая принадлежит великим открытиям в области естественных наук», — писал один из русских юристов в критическом очерке учений уголовно-антропологической школы (Закреевский, 1893, с. 3). Существенное различие условий, в которых совершаются открытия в науках естественных, от тех, которые совершаются в науках юридических, автор видел в том, что «юридические нормы, касаясь прав как отдельных граждан в отношениях их друг к другу, так и общества над единицами, входящими в состав его, а также касаясь сферы действия властей, руководящих судьбами общества, гораздо ближе затрагивают принципы установленного авторитета и средств, которыми он пользуется для поддержания своего господства» (там же). Уголовно-антропологическая школа связывала непосредственно биологическое с социальным, рассматривая преступление как болезнь в общественном организме, «упомянутое учение представляет собою как бы курс общественной патологии и терапии» (там же, с. 7).
Среди русских сторонников уголовно-антропологического направления учение о природных типах преступников не имело тех крайних форм, которые оно приняло у итальянского ученого и его прямых последователей. Принималось положение об органической и психической наследственности свойств, обусловливающих преступные действия, однако предполагалось, что внешние социальные факторы воздействуют и обусловливают проявление преступных склонностей.
Одним из виднейших сторонников уголовно-антропологического направления был Д. А. Дриль, занимавшийся изучением условий возникновения и развития преступности и психологией преступности (Дриль, 1884, 1886, 1890, 1891, 1895, 1904б). Причисляя себя к представителям уголовно-антропологической школы, он указывал на односторонность взглядов Ломброзо, считал необходимым изучать преступников и совершенные ими преступления как «естественно-общественные явления» и определять меры наказания в зависимости от изучения индивидуальных особенностей «деятеля преступления». Вопреки ломброзианским взглядам на способы искоренения преступности, Дриль стоял за разработку системы принудительного воспитания не только малолетних, но и взрослых преступников как в физическом, так и в психологическом смысле (воспитание культуры чувствований, представлений, понятий). Задача состоит в том, чтобы «оскуделые натуры» (употребляем выражение Дриля) приобщить к жизни в обществе, содействовать беспомощным в социальном отношении, беспризорным, «ничьим» детям в их становлении как членов общества.
Сущность уголовно-антропологической школы, по словам Дриля, заключается в признании неизмеримой важности органического фактора в вопросе о преступлении и безусловной необходимости применения естественнонаучных методов исследования и изучения преступника. Идея о прирожденном преступнике явилась как результат допущения, что психофизические особенности организма определяют наклонность или предрасположение к преступлениям и подчиняют себе другие склонности и стремления человека. И все же Дриль не признавал за органическим фактором безусловно предопределяющего характера — фактор этот подвижен и изменчив. Воспитанием или уголовным исправлением его можно устранить, равно как и путем установления благоприятных общественных отношений в окружающей человека социальной среде.
«Преступление, — писал Дриль, — как и всякое другое действие, есть производное от взаимодействия внутренних и внешних факторов» (Дриль, 1904а, с. 415). Внутренними факторами являются биологические и психологические свойства человека. Внешними — социальные условия его жизни, общественная среда, в которой находится человек. Психические особенности преступника рассматривались прежде всего как проявление его психофизического типа. Роль психологии в уголовно-антропологическом учении, по мнению Дриля, состоит в том, что психологические исследования позволяют выяснить психофизические типы преступников и распределить их по степени опасности для общества. Психология позволяет соотнести преступника как личность, стоящую ниже типа нормального общественного человека, обладающую минимальной степенью приспособленности всей психофизической структуры, с условиями жизни окружающего общества.
Преступный мир описывался многими журналистами с большим или меньшим вниманием к социально-психологической его характеристике. С точки зрения социально-психологической наибольший интерес представляет книга Н. М. Ядринцева «Русская община в тюрьме и ссылке. Исследования и наблюдения над жизнью тюремных, ссыльных и бродяжнических общин», изданная в 1872 г.
ebooksa