— Мне очень жаль, — говорю я. На самом деле я ему не сочувствую. Просто такое следует говорить человеку вроде Теда, который сокрушается, что в его совершенном, спокойном существовании есть один изъян. Хорошая работа. Красивый дом. Красивая жена. — Но, честно говоря, я понимаю Аву лучше, чем многие другие. Даже если бы никто в целом мире не согласился с ней, вряд ли она бы перестала пытаться вытащить его из тюрьмы.
В этом мы с Авой похожи. Обе потеряли родного человека. Ни одна из нас не остановится до тех пор, пока мир не вернет их нам. Так или иначе.
— Мне пора возвращаться, — говорю я, протягивая руку к дверной ручке.
— Подожди.
Быстрым движением он хватает меня за предплечье, не позволяя открыть дверь. От этого у меня по телу будто проходит электрический разряд, а мозг отвечает приливом страха и возбуждения одновременно. Мне приходится сосредоточиться на том, чтобы не реагировать, не позволить мышечной памяти о сотне схваток прийти в действие, помешать инстинкту, который жаждет взять верх и заставить меня резко дернуть руку, чтобы вырваться из его хватки. Вместо этого я позволяю ему удерживать меня. В организме у меня по-прежнему полно наркотика, и каждый волосок на теле стоит дыбом до тех пор, пока Тед не понимает, как близко ко мне стоит. А может быть, он замечает, что я перестала дышать.
Он отпускает мою руку, но ни на шаг не отступает. Стоит так близко, что я могла бы запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза.
— Я очень прошу, — говорит он, — пожалуйста, откажись от этой затеи. Это не та семья, с которой тебе стоит связываться.
— Мне очень жаль, — повторяю я.
Больше меня ни на что не хватает. Сейчас я не доверяю ни одному из своих инстинктов. Я давно поняла, что не всегда могу определить, подвергаю себя опасности или нет.
— Это вряд ли, — со странной улыбкой говорит Тед, и этот его оскал может означать как гримасу гнева, так и удовольствие и попытку подразнить меня. В его случае не могу сказать наверняка.
Дождь усиливается.
— Пойдем обратно.
Он качает головой, и мне на лицо, прямо под правый глаз, падает капля. Но потом он отодвигается и поднимает обе руки, словно показывая, что не намерен причинить мне вред.
— Ну ладно, — говорит он и идет по переулку к улице, оставляя меня возле двери черного хода.
Я едва дышу. Прикоснувшись к лицу, чтобы смахнуть с ресниц на нижнем веке каплю, обнаруживаю, что пальцы окрасились красным.
— Ошизеть можно, — говорит Андреа, даже не пытаясь включить внутреннего цензора, отчего я понимаю, что мой рассказ не на шутку ее обеспокоил.
Мы завтракаем в том же бистро в Лейквью, где много месяцев назад я ответила на звонок по поводу Неизвестной. Интересно, помнит ли Андреа, что это то самое место, или же воспоминание померкло и теперь это лишь очередное кафе в ее списке, где можно встретиться и обсудить дела за чашкой латте с булочкой. Рассматриваю столешницы с мозаиками, блестящую кофе-машину медного цвета и свисающие с потолка длиннющие лианы, и в том, что я снова здесь, мне видится странная симметрия. Когда я в последний раз сидела в этом бистро, я была замужем, жила в собственном доме и вела долгие переговоры с мужем о возможности завести детей. Теперь я отхожу от дозы кокаина, в глазах пульсирует головная боль, а все былое утрачено.
— Ну, должна признать, я была… в измененном состоянии сознания, — говорю я, подбирая слова, которые звучат менее безответственно и по-детски, чем «под кайфом».
Знаю, Андреа считает мое поведение после развода чем-то вроде второго подросткового возраста или по крайней мере второго студенческого загула. Я делаю что могу, чтобы убрать это впечатление незрелости — смертный грех в ее глазах, — теперь, когда мы с ней вместе занимаемся записью подкаста, но это не так просто, если уж я по ночам нюхаю кокаин в туалете для сотрудников.
— Может, я восприняла все слишком серьезно.
ebooksa