Я не говорю ей, что не очень хорошо помню, с какой силой он меня схватил. Проснувшись утром, я была почти уверена, что увижу на внутренней стороне предплечья цепочку синяков, оставленных его пальцами, и ощутила нотку фальшивого разочарования, когда ничего не нашла. Потому что зрелая, профессиональная личность, за которых все принимают нас с Андреа после нашего успеха, не очень совместима с той частью меня, которая испытывает возбуждение, балансируя на острой грани между безответственностью и настоящей опасностью.
Андреа бросает взгляд на сумку, которая висит на спинке соседнего стула. Знаю, о чем она думает: мы должны это записать. Встретившись с ней взглядом, я качаю головой.
— Это неважно, — говорю я.
— А по-моему, важно, — отвечает она.
— Что мне делать? — спрашиваю я. — Признать, что была под кайфом? И что он просил меня бросить дело?
— Угрожал тебе, — огрызается Андреа.
— Да ничего он не угрожал, — возражаю я, проигрывая в памяти наш разговор, просто чтобы лишний раз в этом убедиться.
— Но он думает, что Колин вполне мог совершить убийство, — не уступает Андреа. — Это важно.
— Слушай, если я стану обсуждать это в подкасте, нам кранты. Я потеряю всякое доверие из-за кокса, а мы окажемся загнанными в угол, потому что после подобного разговора Колин выглядит виновным. Вполне вероятно, Ава отвернется от нас, если публично выразим сомнение в невиновности ее брата. А Тед уж точно перестанет со мной разговаривать, если мы сделаем наш разговор доступным для общественности, особенно учитывая, что он просил меня ничего не рассказывать Аве.
— Ладно. — Андреа поднимает руку. — Ладно, но сделай мне одолжение и хотя бы набросай заметки о том, как проходил разговор. На случай, если потом понадобится. Так у нас хотя бы будет более-менее стабильная почва под ногами.
— Конечно, — отвечаю я.
Нам приносят завтрак. Высокий стакан с парфе из греческого йогурта для Андреа и тост с авокадо и яйцами-пашот для меня. Андреа с завистью глядит на мою тарелку, когда я разрезаю яйцо и оранжевый желток проливается на хлеб.
— Хочешь, поделюсь? — предлагаю я.
— Боже мой, нет, — говорит она. — Я хочу однажды влезть во что-нибудь, кроме комбинезона или штанов на резинке.
— Я тебя умоляю, — отвечаю я, потому что Андреа из тех женщин, которые набирают так мало веса во время беременности, что по ней вплоть до третьего триместра невозможно было понять, что она беременна, разве что она повернулась бы боком.
Вспоминаю, как обрадовался Эрик, когда Андреа и Триш объявили, что их поход в банк спермы, кажется, дал результат. Наверное, он представлял, что это положит конец долгим годам тревожного перемирия между нами по вопросу репродукции и наконец убедит меня, что пора тоже попробовать. В этом весь Эрик. Свои желания он воспринимал как печь, место созидания. И если он достаточно сильно чего-то хотел, жар его желания мог сделать это реальностью. Как будто он уже забыл собственное детство. Когда погибла его подруга, все желания в целом мире не смогли ее вернуть.
Однако ему удалось убедить меня на несколько месяцев бросить противозачаточные. Никогда не перестану жалеть об этой уступке.
— Хочешь посмотреть, как все пойдет дальше, да? — помрачнев, спрашивает Андреа. — С Тедом.
— Наверное, — говорю я, хотя она слишком хорошо меня знает, чтобы поверить моей деланной незаинтересованности. — Я на это смотрю так: Тед не хочет, чтобы Ава узнала о нашем разговоре или о том, что он считает Колина виновным. Со временем это может нам пригодиться, если потребуется его помощь.
— Слово, которое ты ищешь, звучит как шантаж, — подсказывает Андреа.
ebooksa