— Снова с того света?
— Твоя ирония неуместна. Это тонкие вещи.
— Извини, парень, я слегка не в себе… говори дальше.
— Так вот, о профессоре. Часть его сознания неотчетливо хранится теперь в корне Палач, в той стеклянной кастрюле, в проклятой оранжерее. Князь думает по неведению, что у корня мужское имя, а между тем «палач» — имя женское. Профессор внушил мне следующее: мой двойник, сказал он, один детектив из Петербурга.
— И это все?
— Да, все. С какой целью он проник в зону, мандрагора молчит. Но ты темная лошадка.
— Да, я тут без приглашения, только не надо брякать об этом, — мрачно сказал Валентин.
Он был раздосадован тем, что его секрет уже пустышка во рту чужака, который не знает ни русского, ни английского, а общается с ним — черт возьми! — с помощью какого-то каре мандрагоры…
— Когда князь узнает — а он узнает, что ты сыщик, тебе конец. Пока он думает, что шпион — я, но завтра я пройду через детектор лжи
Монах оглянулся на дверь и сказал:
— Отсюда нельзя уйти.
Затем вообще перешел на шепот:
— Ты же видишь, это абсолютный сумасброд. Да, он гений, но он ненормальный. Дуче заповедного леса Хегевельд! Фон барон! Он же задумал, психопат, превратить свой гектар в копию Рая, а самому стать близнецом Бога. Его клуб бывших самоубийц задумал новую версию мира.
Монах округлил глаза:
— Слышал, как он сказанул: у меня Бог становится лучше…
Он перекрестил лоб.
— Гореть ему в аду!
— Но ведь он лечит безнадежных больных, — сказал Валентин.
— То же самое говорил профессор. Слово в слово: раз он поднимает людей из гроба, значит, ему дано свыше и Господь держит гордеца на руках, как младенца.
Монах вздохнул: