— Господа, — сказал фон Боррис и даже встал со стула, страстно сверкая сотнями зеркальных глазков, вшитых в любимую куртку, — мы начинаем кружить вслепую, блуждать и повторяться. Тема слишком важна, и сегодня мы кровь из носу должны ответить, в чем высший смысл смерти?
Князь дал знак и в гостиную вошел дежурный врач Дома гостей.
Появление врача не сулило ничего хорошего.
Врач передал хозяину золотую коробочку.
— Я бы хотел придать нашему разговору о смерти толику остроты. Прошу, дорогая пифия, уведите Куклу. Не хнычь, глупая, это всего на полчаса. К ужину ты вернешься. Зато на десерт будет все, что захочешь.
Когда полумаска вывела девочку, князь открыл коробочку и…
— Внимание, господа. Как говорит мой кумир Витгенштейн, все должно быть отдано воле случая!
И вытряхнул на стол нечто вроде черной горошины перца, только горошина оказалась живой, покоясь на остроугольных ножках, как у паучка, и тут же исчезла в лабиринте столовых приборов.
— Тихо! Не двигаться!
Все окаменели.
— Я выпустил на свободу паучка. Сразу скажу, что его укус крайне опасен, но у меня под рукой сыворотка и укушенному смерть не грозит. Но пять минут ужаса гарантирую. Если тварь укусит меня, то укол сделает мой врач, остальным я самолично окажу помощь. Итак, прошу всех положить руки на стол. Герр Кожев, вы тоже.
— Папа! — заорали близняшки.
— Не орите. Паучок не любит тряски, застыньте, и он вас не тронет.
Вслед за князем все обреченно положили рук на стол.
На белоснежном фоне обеденной скатерти передвижения насекомого были прекрасно видны.
Паучок выбрал панк-модель Катрин Аис. Чернильный пирсинг украсил ее мизинец.
— Не бойтесь, говорите, что вы думаете о смерти.
— Думаю. Нет, уверена. На свете есть что-то такое, что пострашнее смерти, только люди об этом не знают. И хорошо, что не знают. Таких страшных незнаний минимум сто. Смерть — это самый хилый пунктик из всех, что есть во вселенной, потому-то мы ее запросто видим и даже болтаем всякую чушь, типа того, что это вонь, пещера, дом с пыльным зеркалом. Все, что говорит человек за последние пять тысяч лет, это глупости. Глупость Платона, глупость Микеланджело, глупость этого Витиштейна…
— Витгенштейна, — скривился князь.
— Какая разница, понятно ж. Бог конечно крутой бог, но князь тут будет круче. Короче, я себя живой смертью не чувствую. В детстве боялась, что у меня внутри спрятался чей-то скелет, но это же для опоры. Знаю, что ни скелет свой, ни череп никогда не увижу и ни хрена по этому поводу не переживаю…