Стихотворения. Проза

22
18
20
22
24
26
28
30

— Почему ты так думаешь? — спросила Ольга Николаевна.

— Он все знает; у него столько книг в кабинете, и он всех их знает наизусть. Потом мама у папы обо всем спрашивает, и папа никогда не сердится, а мама строгая.

Ольга Николаевна улыбнулась:

— Ты вот — необыкновенный, все шалишь и на стуле качаешься.

— Нет, я — обыкновенный, и Костя — обыкновенный, и мама — обыкновенная, и вы — обыкновенная, только не совсем.

— Отчего же не совсем?

— У вас нога игрушечная.

Ольга Николаевна рассмеялась.

— Папа, правда, необыкновенный, — с жаром подхватил Костя, — он самый сильный, я сам видел, как он маму поднимает. Он знает, как зовут каждый цветок и каждое дерево, и верхом на лошади умеет, и рисовать умеет, — он вчера мой портрет нарисовал. Правда, правда. Потом на службу каждый день ходит.

— Когда я вырасту большой, — перебил его Алеша, — я тоже буду необыкновенный, я тоже буду на службу ходить. У меня будут дети, и я вас учить их возьму, а вы тогда совсем старенькой будете.

— Ну, довольно болтать.

Пришла мама, она всегда приходила к концу урока, Алеша перестал качаться. Костя принялся усердно что-то писать.

— Как они у вас сегодня? Алеша, наверно, ничего не знал, он вчера весь день без дела болтался. Вы, Ольга Николаевна, пожалуйста, построже, а то с ними никакого сладу нет. Этот вчера себе нос расквасил, да что он, опять, кажется, плакал?

Я покраснел и боялся взглянуть на Ольгу Николаевну, а вдруг она скажет.

— У него голова болит, — тихо сказала Ольга Николаевна, — вообще же я ими довольна, они у вас славные.

— Только все-таки надо построже, — прибавила мама.

Урок кончен, мы собираем свои книги, а я думаю о папе.

Конечно, он — необыкновенный, и потому я люблю по вечерам ходить к нему в кабинет, сидеть на диване, прислонившись к высокой спинке и следить смирно и внимательно, как папа обмакивает перо в чернильницу, как бегает его рука по бумаге, как он щелкнет на счетах и снова пишет. Я сижу и смотрю, и что-то поднимается в груди огромное и приятное, и я невольно говорю:

— Папа.

Но тотчас пугаюсь звука своего голоса и гляжу на папу широко раскрытыми глазами.