— Ну, был барин, а таперь — хря! — озлобляется на него солдат и толкает ногой.
Тот растерянно подбирается и глядит на меня испуганным взглядом.
— Был... был...
Поезд трогается.
— Где политические? Тут политические? Можно к ним? — спрашиваю я у солдата в дверях. Он спит.
— Да, да. Можно. Можно... — бормочет он устало и провожает меня сонным, тяжелым взглядом... В вагоне душно.
— Вот еще один! — слышу я впереди нежный и протяжный голос.
Передо мной тонкая, прямая фигура девушки в белом... Я протягиваю ей руку. Но она глядит на меня так страшно раскрытыми, точно застывшими в испуге глазами, что рука опускается...
— Что? что-нибудь случилось? — спрашиваю я, озираясь кругом.
Она криво усмехается.
— Ничего, здесь политические.
В отделении тесно. На шесть мест тринадцать человек. Я четырнадцатый. Спят всюду — сидя, скрючившись, на лавках, на вещах, наверху. Поезд качается, и все дребезжит. Девушка стоит, прислонившись к косяку. Лицо у нее бледное, восковое, чуть трепещет при свете фонаря. Глаза серые в измученных синих орбитах смотрят по-прежнему с застывшим испугом. Она уступила место другим и ждет очереди.
— Я старая эсерка. Из Одессы. Ссылают в Архангельскую. Да, на пять лет... — отвечает она односложно, постыло на мои слова и не шевелится. Светлая косичка выпадает из-под платка. Она старается спрятать ее тонкой белой рукой. На лице нетерпеливые складки. Я хочу устроить ее удобнее.
— Не надо, не надо! — останавливает она раздраженно.
Мимо нас протискивается арестант из соседнего отделения, уголовный, и гремит кандалами. Они ходят все время, потому что около нас клозет.
Другого места нам нет. В клозете большое окно из офицерской, куда глядит все время солдат. Я взглядываю на девушку и не смею сказать ей, что я думаю о том, как она должна страдать здесь. Где уж тут думать об удобствах.
Убийца-интеллигент, безумно выпучив глаза, вдруг останавливается перед нами и шепчет свои безумные слова:
— Был... был... а теперь что? Теперь что? Теперь ничего. Каждый плюнь, толкни... и ничего. Я и говорю, ничего... был... был...
Девушка точно с болью отрывается от него и говорит:
— Тут есть один. Ссылают в Якутку. У него ни белья, ни денег. Считает себя, кажется, анархистом-коммунистом... Чем бы помочь?
ebooksa