— У меня есть белье! — предлагаю я, обрадовавшись движению.
— Так давайте.
Она тоже рада, и мы оба в тесноте на полу разворачиваем мой чемоданчик.
— Так нельзя, товарищи... — протягивает из угла низкий уверенный голос.
— Что нельзя?
— Солдаты не позволяют передавать. Еще отнимут потом. Тут можно передать незаметно, идите сюда, товарищи.
Мы повинуемся.
— Надо найти его узел. Скорее спрятать.
— Я найду! — говорит другая, подымая усталую, растрепанную голову. Все отделение вдруг оживает.
— Ах, вы не спите?
— Нет, я не сплю. Я все время так сидела, все смотрела.
— Я тоже не сплю. Странно это, чорт возьми! — говорит рядом со мной еврей и тоже помогает нам.
— Надо его будить. Что — он спит? — ворчит кто-то.
— Где его узел?
Рыжая девушка будит анархиста.
— Николай, Николай! Да проснитесь же! Вам белье дают. Надо спрятать.
Она вытаскивает узел из-под его головы, чтобы разбудить его, но голова, не прерывая храпа, падает на скамейку, точно оцепеневшая, и спит. Он совсем молодой, без бороды, без усов...
Я заговариваю о политике. Мне так много хочется рассказать им, узнать, что они? Но все точно удивленно глядят на меня и молчат. Мне становится неловко, точно я заговорил о покойнике в доме, где он лежит.
Ровный голос из угла пробует поддержать разговор. Но девушка нервно перебивает:
— А Левушка-то наш, кажется, спит?