…Вот возьму и помолюсь, чтобы вы, три послушницы, не вырастали!.. Чтобы такими и остались навсегда: в этих синих платках, такого росточка, такого возраста! Знаете, какая людям тихая польза от того, что они вас видят? Ведь сегодня в миру нелегко найти порядочную девушку. Большинство девиц ведут себя дико: в руке сигарета, кривляются как я не знаю кто… А здесь люди видят, как девы, посвятившие себя Богу, поют в церкви, радуются… «Да это что же такое? – удивляются люди. – Есть тут какая-то закавыка. Сказать, что они дуры? Да нет, не скажешь. Сказать, что им чего-то не хватает? Нет, всё при них. Видно, и правда, есть что-то высшее!» Да-да, действительно, знаете, какая от этого польза?..
Когда мирские, пусть даже неверующие, люди приходят в монастырь и видят настоящих монахов, то, если у них есть доброе расположение, они становятся верующими. Многие безбожные учёные, приехав на Святую Гору просто на экскурсию, изменили свою жизнь. Люди в положительном смысле задумываются и узнают духовную жизнь. Они видят радующихся молодых людей, которые, имев в миру все предпосылки для того, чтобы преуспеть, оставили богатство, должности и живут подвижнически, с молитвой и бдением. Видя всё это, люди задаются вопросом: «Так что же? Ведь если правда есть Бог, если есть жизнь иная, если есть адская мука, то почему я так живу?» И они начинают вести менее греховную жизнь или вообще исправляют её. Я знаю один такой случай. Одна девушка двадцати лет от роду совершила попытку самоубийства: разрезала себе вены, но её успели спасти. Потом какой-то монах взял и привёз её в женский монастырь. Сначала несчастную всё бесило, но потом, познакомившись с тамошними монахинями, она пришла в себя и сказала: «Здесь я вижу другой мир. А можно я останусь с вами?»
Такова бесшумная проповедь монаха. Проповедуют многие, но немногие вызывают у людей доверие к себе, поскольку их жизнь не соответствует их словам. Но монах не произносит громких проповедей, рассчитанных на то, чтобы его услышали другие. Он молча проповедует Христа своей жизнью и помогает ближнему своей молитвой. Он опытом проживает Евангелие, и благодать Божия его выдаёт. Так монах проповедует Евангелие способом наиболее достоверным, а это и есть то, чего жаждет мир, особенно сегодняшний. Когда монах говорит, то он выражает не просто мысль, но опыт. Однако и мысль, высказанная монахом, тоже несёт в себе свет.
– А некоторые люди, геронда, говорят, что юноши или девушки уходят в монастырь или от разочарования, или оттого, что имеют какое-то телесное увечье, или по слабоумию.
– Видно, эти люди запомнили один-два подобных случая, а теперь от злобы или от зависти клевещут на остальных монахов, которых 90 процентов. Однако, разобравшись и увидев, что дело обстоит не так, они скажут, что есть нечто высшее, есть Бог.
А потому монах должен всегда быть добрым примером для мира:
Монах и возрождение мира
Монахи – это регулярное войско Христа, поэтому они и не получают за свою службу денег. Вон, посмотри, многие люди не могут забыть Святой Горы Афон. В любом другом месте, куда бы они ни поехали, с них потребуют деньги и т. п., а на Святой Горе им нужно только получить разрешение на её посещение; после этого они бесплатно могут идти по ней, куда захотят. Денег ни за еду, ни за ночлег с них не возьмут. Люди находят на Святой Горе нечто совершенно иное и получают от этого пользу. Как-то, когда я жил в каливе Честного Креста[247], ко мне пришёл один человек посоветоваться о своих трудностях. Мы беседовали около полутора часов. Собираясь уходить, он достал бумажку в пятьсот драхм. «Это что такое?» – спросил я. «Столько, – ответил он, – мы платим врачу за один простой приём. Извини, может, надо добавить?»
После последнего пожара на Святой Горе туда приехало несколько высоких чиновников из ЕЭС посмотреть, в чём есть нужда, и выделить помощь. Были они и у меня в каливе. Во время беседы я сказал им следующее: «Мы пришли сюда давать, а не брать». – «Такое мы слышим впервые», – признались они и тут же записали услышанное в блокнотик[248]. Разве мы стали монахами для того, чтобы получать материальные блага? Мы стали монахами для того, чтобы давать духовное, не получая взамен материального. Нам необходимо быть свободными от житейского, чтобы радеть о духовном. Ради любви ко Христу мы бежали в горы, чтобы освободиться от неволи страстей самим и освободить от неё других.
Наша задача в том, чтобы от наших молитв и примера люди получили помощь и духовно возродились. Уходя из мира и поступая в монастырь, человек становится «отцом» или «матерью», то есть духовным отцом или духовной матерью. Когда девушка становится монахиней, она уневещивается Христу, становится Его невестой, и помогает духовному возрождению людей как духовная матерь. Своей молитвой она содействует, к примеру, тому, что создаются крепкие христианские семьи. Но и кроме молитвы есть случаи, когда люди нуждаются в человеческой помощи. Каждая настоящая монахиня, помимо молитвы за мир, помогает ему манерой своего поведения, тем, как она относится к различным проблемам, той парой слов, которые она скажет в архондарике какому-нибудь паломнику, чтобы он смог уразуметь глубочайший смысл жизни, или какой-нибудь матери, чтобы её поддержать. Но, конечно, если монахиня сама ищет общения с людьми мирскими и т. п., то это совсем никуда не годится, потому что мирские выпячивания сталкиваются с духовными законами, а это приводит нас, монахов, к терзаниям. Старайтесь, насколько возможно, быть незаметными для других. Некоторые монахи стремятся ходить по престольным праздникам, наносить друг другу визиты, заводить себе духовных приятелей. А я вот, будучи вынужден пойти куда-то по делам духовным, чувствую себя так, словно иду на мученичество, считаю это тратой времени. Я сопоставляю два этих факта и болею душой.
– Геронда, в чём причина, если немолодая уже монахиня духовно незрела?
– Она не следит за собой и не занимается должным духовным деланием. Зло начинается с этого. Предположим, что кого-то из вас Христос не призвал бы в монашество. Девушка осталась бы в миру, вышла бы замуж и стала матерью. Тогда не она бы имела требования к другим, но другие к ней. Она жертвовала бы собой и тем самым многое отдавала бы и многое получала. В монастыре же ей необходимо стать духовной матерью, её призвание выше, чем материнское. Но что происходит сейчас? В монастырь она приходит молоденькой и, не занимаясь должным духовным деланием, имеет помысел, что она всё ещё ребёнок. Однако ей нужно понять, что она не ребёнок, чтобы мыслить по-детски: «Мама у нас есть, дом у нас есть, забот у меня никаких, и мне ни до чего нет дела». Она должна отдавать, должна своим поведением содействовать духовному возрождению младших сестёр. Своим послушанием – в архондарике, в храме – она должна помогать приходящим в обитель мирянам. Во всём она должна жертвовать собой, и тем самым она будет принимать, не прося об этом. Если монахиня не расположила себя подобным образом, то всё идёт насмарку. Она остаётся в состоянии недоразвитом и хочет только брать и от младших, и от старших, ничего не давая сама. Она развивает в себе испорченный дух и не созревает, оттого что не приносит себя другим.
Я вижу, что состояние некоторых монахов совершенно не отличается от состояния одного бедуина, с которым я познакомился на Синае. Ему было шестьдесят пять лет, а он говорил: «А у меня нет отца: я круглый сирота!» Люди в шестьдесят пять лет уже имеют внуков. Прошло уже два-три поколения, и как можно говорить: «У меня нет отца», то есть искать отцовской любви! И мы, монахи, будучи невнимательными, остаёмся детьми – зло в этом. Однако, поразмыслив о том, что бы они в таком возрасте делали в миру, монахине или монаху следует сказать: «Сейчас я не должен искать человеческого утешения. Я должен принести себя в жертву, а не иметь претензий к другим». Большинство приходит в монастыри молодыми, находит там духовных родителей и может так и остаться в детском состоянии, с детскими претензиями, тогда как, находясь в миру, они уже были бы родителями сами. То есть из детства они так и не выходят – не в добром смысле, а в ребячливом, инфантильном. Можно и такое увидеть: человек состарился, но если он не начал работать головой, то радуется карамельке или маечке. «А мне батюшка кофточку купил», – хвалился один старенький афонский монах и показывал тёплую фуфайку, которую дал ему его старец. Ну совсем как маленький мальчик, которому мама купила пиджачок с погончиками!..
Давайте будем младенцы на злое, но не по уму[249]. Иначе как в нашу жизнь войдёт отвага? Как к нам придёт мужество? Монах, для того чтобы преуспеть, должен размягчить ту жёсткость, которая в нём есть, то есть ему надо сделать своё сердце чуть материнским. Монахине же, для того чтобы преуспеть, нужно стяжать себе немножко мужества.
Наша духовная скромность изменяет других
– Геронда, когда кто-то поступает в монастырь, но образ его мыслей ещё мирской, в голове ещё гуляет мирской ветер, то как ему освободиться от этого?
– Поступив в монастырь, надо забыть мир, а потом не забывать, что находишься в монастыре. Дома, ладно, там можно не найти благоприятной возможности для того, чтобы начать духовную жизнь, не получить правильного воспитания. Но теперь нужно быть очень внимательным: какое воспитание ты получишь здесь, в монастыре? Монашеское воспитание. Монастырь – это место священное. Мир – дело другое. Если размышлять о том, что находишься в священном месте, то скромность придёт сама собой. Но как она придёт, если человек забывается и полагает, что он в миру? Монахиня должна вести себя естественно, с простотою, со смирением, а не изображать из себя воплощение «несчастной судьбы». Это вызывает отвращение, отталкивает.
Я вижу, что некоторые сёстры-послушницы ведут себя по-мирскому. Вышагивают, как павы, как невесты в миру, а не как Христовы невесты. А вот другие, те ходят со скромностью, и я вижу, что в них есть нечто священное. Как же одно отличается от другого! И сразу понятно, что такое монашество. Если вы обратите внимание на пшеничные колосья, то увидите, что в высящемся, прямо стоящем колосе ничего нет. Колос же, наполненный хлебом, приклоняется книзу.
Монах, имеющий благоговение, изменяет тех, кто его видит. Вот сегодня приходил один иеромонах, я с ним давно знаком. Он некрасив, то есть не обладает красотой внешней, но, несмотря на это, всякий раз, когда он причащался, я видел, что его лицо сияло. Да и когда не причащался, я видел на его лице сияние, духовное сияние. Как асфальт – по сути это смола, а поглядишь на него летом издалека – он часто блестит. Так и здесь: видишь сияние на лице некрасивого человека. Конечно, пример с асфальтом не очень-то удачный, но какое тут ещё можно подобрать сравнение? Я хочу сказать, что духовное состояние, в котором находится человек, даёт ему сияние и внешнее. Это духовная красота, благодать, Божественная благодать. Но насколько же отталкивают от себя другие носители священного сана: красивые наружно, но имеющие в себе мирской дух, колеблемые мирским ветром! Ты видишь перед собой совершенно мирского человека.
Кроме священного сана, ничего духовного не видно! Лицо человека отражает его духовное состояние. Это то, о чём сказал Христос:
ebooksa