Даниэль Деронда

– Нет, так не следует об этом говорить. – Майра серьезно и решительно покачала головой. – Я думаю о том, что произошло на самом деле. Только вы, и никто другой, нашли меня и проявили необыкновенную доброту.

– Я согласна с Майрой, – поддержала ее миссис Мейрик. – Нельзя поклоняться всякому встречному.

– Тем более что любой другой не привез бы меня к вам, – добавила Майра, улыбнувшись доброй хозяйке. – Мне приятнее быть с вами, чем с кем-то другим. Конечно, кроме мамы. Интересно, есть ли на свете бедный птенец – потерявшийся и не способный летать, – которого подобрали и посадили в теплое гнездо к любящей матери и добрым сестрам? А те приняли найденыша так естественно, словно он всегда с ними жил. Раньше мир никогда не казался мне таким счастливым и добрым, как сейчас. – Она на миг задумалась и добавила: – Иногда даже становится немножко страшно.

– Чего же вы боитесь? – с тревогой спросил Деронда.

– Боюсь, что на улице сверну за угол и увижу отца. Ужасно, что встреча с ним так меня пугает. И в этом заключается моя единственная печаль. – Она грустно вздохнула.

– Подобная встреча маловероятна, – заверил Деронда, в глубине души желая, чтобы так оно и было в действительности, и поспешил воспользоваться случаем: – Вы бы очень опечалились, узнав, что не сможете найти свою матушку?

Майра задумалась, устремив взгляд на противоположную стену, где висели гравюры, потом посмотрела на Деронду и твердо произнесла:

– Хочу, чтобы мама знала, что я всегда ее любила и люблю. Если она жива, я хочу ее утешить. Может быть, она умерла. Если это так, то я хочу узнать, где она похоронена и где живет мой брат, чтобы вместе с ним ее вспомнить. Я постараюсь не горевать, ведь долгие годы считала ее мертвой. Как и раньше, я буду хранить ее образ в своем сердце. Разлучить нас нельзя. Думаю, я ни в чем перед ней не виновата и всегда старалась не делать того, что могло бы ее огорчить. Единственное, о чем она могла бы сожалеть, – что я не стала хорошей иудейкой.

– Почему вы не считаете себя хорошей иудейкой? – удивился Деронда.

– Потому что невежественна. Мы никогда не соблюдали законов, а жили среди христиан по их правилам. Отец часто насмехался над строгостью иудеев в отношении пищи и других традиций. Думаю, мама была правоверной, но не могла бы запретить мне любить тех христиан, кто относится ко мне лучше моих соплеменников. Да я бы и не послушалась ее. Мне намного легче любить, чем ненавидеть. Когда-то я прочитала пьесу на немецком языке, в которой героиня говорит нечто подобное.

– «Антигона», – догадался Деронда.

– Ах, так вы знаете! Только не думаю, чтобы мама запретила мне любить своих лучших друзей. Она была бы им благодарна. О, если бы мы с ней встретились и узнали друг друга такими, как стали сейчас, благословение наполнило бы меня, а душа испытала бы единственное желание: любить маму!

– Да благословит тебя Господь, дитя мое! – отозвалась миссис Мейрик, тронутая до глубины своего материнского сердца. Чтобы сменить тему, она обратилась к Деронде: – Удивительно, что Майра так хорошо помнит матушку, словно и сейчас ее видит, но совсем не может вспомнить брата – кроме того, что он нес ее на руках, когда она устала, и стоял рядом, когда она сидела у мамы на коленях. Наверное, он редко оставался дома, так как был уже взрослым. Жаль, что брат для нее чужой человек.

– Он хороший. Я уверена, что Эзра хороший, – горячо заверила Майра. – Он любил маму и, думаю, заботился о ней. Я помню о нем и кое-что еще: например, однажды мама позвала: «Эзра!» – и он откликнулся: «Да, мама!» – Эти слова Майра произносила с разной интонацией, и в голосе ее слышалась любовь. – Да, я чувствую, что он хороший, и это меня успокаивает.

Миссис Мейрик и Деронда обменялись быстрыми взглядами: брат вызывал у хозяйки дома такие же сомнения, как и у Даниэля. Между тем Майра продолжала:

– Разве не чудесно, что голоса я помню лучше всего? Наверное потому, что они проникают в душу глубже, чем другие впечатления. Я часто думаю, что небеса населены голосами.

– Да, такими, как твой, – подтвердила Мэб, до этого хранившая скромное молчание, а сейчас заговорившая смущенно, как всегда в присутствии Деронды. – Мама, попроси Майру спеть. Мистер Деронда еще ни разу ее не слышал.

– Вы сейчас, вероятно, не расположены к пению? – осведомился Деронда с еще более почтительной мягкостью, чем прежде.

– О, почему же? Спою с удовольствием, – отозвалась Майра. – Теперь, когда я отдохнула, голос начал постепенно возвращаться.

Возможно, простота ее обращения происходила не только от ее цельной натуры. Обстоятельства жизни заставляли девушку смотреть на все, что делала, как на необходимую работу. А работать она начала прежде, чем успела себя осознать.