– Мои люди, – прервал Качер, – едва вырвали из рук челяди выходящего от Седерина пьяного француза, потому что преследовала его и хотела побить дубинками. Каждый день это встречается на улицах.
– Седерину не завидую, – добавил иной мещанин. – Всё же это господство французов когда-нибудь кончится, и не будет долгим, видится мне, между тем, он весь им отдался.
– Для милого гроша, – прибавил Качер. – Он заботится только о заработке; мне кажется, что родного отца бы продал, когда на нём мог бы заработать.
Талвощ минуту слушал.
– Значит, декрет завтра услышим, – сказал член суда, – мне любопытно! Пани Ваповская имеет много приятелей. Так долго представляла останки, что и равнодушные люди жалость в себе почувствовали, будет
– Он должен быть наказан смертью, – отпарировал Качер, – убил невинного человека. Где? В замке, а закон карает смертью за обнажение меча при короле.
– Достал же его и пан Тенчинский, – отозвался другой.
– Но для обороны жизни, вынужденный, – говорил Качер. – Это всё что-то иное, а говорят, что он готов также жизнь отдать, лишь бы Зборовскому не простили.
– Мы с Тенчинскими, – вставил Смолик, – издавно в несогласии. Дали они нам признаки, но Ян неповинен.
– Всё Зборовские нарушители и убийцы! Это известно, – отозвался член суда, – если бы одного обезглавили…
– Ха! Другие за него отомстили бы, – вставил Смолик.
– Нет, – докончил член суда, – должны были бы сидеть тихо. Самуэль, если останется в живых, будет ждать спокойной минуты и снова станет нам надоедать.
Ещё какое-то время продолжался этот разговор у Гроцика, и собравшиеся начали расходиться, когда, несмотря на позднюю пору, задыхающийся, вошёл, как бы спеша, испуганный юноша, длинный и худой, как жердь, одетый в чёрное, не помощник священника, не слуга, жалкий и худой. Посмотрел на собравшихся, ища кого-то глазами, заметил Качера, приблизился и что-то ему, комкая в руке бумагу, доверчиво начал рассказывать.
На лице мещанина было видно смешение, он боязливо огляделся. Прибывший, какой-то судебный писарь, отошёл сразу в сторону. Качер подошёл к лампочке и, склонившись над ней, с трудом по бумаге что-то начал читать. На его лице видны были удивление и страх. Все с любопытством ожидали, что ему писарь мог принести, когда Качер, ещё раз оглядев собравшихся, сказал сдавленным голосом:
– Вот как в городе про короля и французов поют! А это только начало. Когда один такой голос отзываётся, то как в болоте лягушка, сразу за ним тысячи квакать начнут.
Собрались все вокруг держащего в руке бумагу мещанина.
– Пусть Франек прочитает, – отозвался член суда, – он принёс, значит её также хорошо должен был вызубрить. Тут все свои, читайте.
Талвощ встал и, приблизившись, добавил:
– Читайте, что это?
– Страшный пасквиль! – отпарировал Качер.