Инфанта (Анна Ягеллонка)

22
18
20
22
24
26
28
30

– Это правда, что какой-то дядя о ней вспомнил, а что хуже, она сама того не отвергает, чтобы с ним ехать, но мне она так нужна.

Принцесса прошлась по комнате и тихо добавила:

– С того времени, как меня так недостойно обманули с той Ханной Заячковской, никому уже не верю. Не знаю, почему она мне приходит в голову, но Дося была очень степенной.

– Панна Дорота, – отважился шепнуть Талвощ, – с прибытия французов очень как-то изменилась.

Анна обернулась к нему.

– Не думаю, – сказала она живо, – я вынуждена её часто использовать, чтобы знать, что там делается. Ежели кто виноват, то я, что её подставляю, но к той французишне некого послать послушать, а она с ними отлично справляется. Она смелая. Я верю, что ей это ни голову закружить, ни испортить не может.

– Дал бы Бог, – вздохнул литвин. – В эти минуты тем более было бы жаль отдавать её дяде на границу, когда тут нужна вашей милости.

Задумчивая принцесса прошлась пару раз по комнате и сказала Талвощу:

– Мой Талвощ, а узнай ты мне об этом Заглобе, откуда он тут взялся! Кто он? Может, его кто знает! Я не хотела бы отдать Досю неизвестно кому, на потерянное имя, на конец света.

Только это было нужно Талвощу, который сразу на следующий день пустился на разведку.

Мы знаем, что он имел в этом необычайное умение, и выслеживать, что скрывалось, умел и любил. Тут, однако, разбился, как о стену, об этого Заглобу. Живая душа не знала этого человека, а тот, выслеживаемый издалека, казалось, слишком хорошо знаком с Краковом и местными отношениями, как для человека, который только что прибыл с границы.

Не давая ему узнать себя, пришёл к нему Талвощ, спрашивая его о Подоле, об Украине, о границе, о татарских нападениях, потому что шляхтич должен был лучше всех знать, когда прибыл из тех сторон.

Между тем Заглоба, словно ему рот замазали, о границах ничего говорить не умел; из дальнейшего же разговора он скорее выдался придворным подласком, чем подоляком. Таскаясь за ним и подсматривая, Талвощ узнал, что ночью Заглоба заглядывал к Седерину.

Всё это наталкивало на размышления, но на простые подозрения литвин не мог опираться; решил следить дальше, пока его на чём-нибудь не поймает, а тут, как бы предостережённый, старый шляхтич совсем исчез с его глаз.

Отнёс литвин принцессе не много – не скрывая того, что без некоторой поруки Доси ему жертвовать собой не годилось.

– Она сама разум имеет, – отпарировала принцесса, – а я ей снова ради моего удобства счастья и судьбы связывать не думаю. Дядя ей две деревни, по-видимому, обещает в приданое, может её хорошо выдать замуж.

– Всё-таки святые слова были у вашей милости, – отозвался Талвощ, – когда Заячковскую припомнили. Сейчас такие времена, что никому верить нельзя.

– Но Дорота недоверчива, – заключила принцесса.

Литвин немало испугался, когда потом Жалинская и Конецкий оба с великой горечью поведали ему, что Заглобянка, не обращая ни на что внимания, готова была ехать с дядей и принцессу, благодетельницу свою, покинуть.

Он встречал её взволнованной, с заплаканными глазами, какой-то не своей и молчащей. Принцесса, когда он спросил, что будет с панной Доротой, сказала ему: