Её прервало рыдание, но она тут же отвернулась, меняя уже настроение, забывая о том, о чём говорила.
– Что же король? О чём король думает? Ты видел его? Слышал что-нибудь?
И, прочитав на лице немца смущение, она с настойчивостью начала его упрашивать.
– Говори! Ты мне что-то принёс! Я чувствую! Никогда несчастье не приходит одно. Тебе меня жаль, – щебетала она дальше. – О! Я давно предчувствовала, что меня встретит неблагодарность от него! Я знаю…
Витке хотел ещё сначала избавить её от боли, но она так нападала на него, что он мог догадаться, что она что-то уже знала.
Нужно было её приготовить к этому удару, который уже неизбежно угрожал.
– Милостивая княгиня, – произнёс купец, – я… я не о чём особенно не знаю, обычные повседневные дела… нового ничего нет… король ездит иногда к Кёнигсмарк на ужин, когда она в Дрездене, забавляется с француженками в Лейпциге.
Говоря это, Витке улыбался.
– Но, пожалуй, новость в том, что жена министра, красивая пани Гойм, первый раз была приглашена ко двору и на нём показалась.
– Гойм? Кто? – прервала порывисто княгиня. – Гойм! Подожди…
– Никто её не знал, никто в Дрездене не видел никогда, – добавил немец, – муж держал её взаперти, по-видимому, в Лаубегаст, и стерёг, ревнивый, так что её не видели ни король, ни двор.
– А ты? А ты? – вставила горячо княгиня, уже обо всём, кроме прекрасной Гойм, забыв.
– Где же я мог её видеть! – ответил Витке, грустно улыбаясь.
– Что же говорят? – настаивала княгиня.
– Говорят… говорят, что она в действительности чрезвычайно красива, – растягивая, сказал Витке, – ну, и это короля, как у него обычно, когда новое лицо увидит, очень заинтересовала.
Цешинская гордо выкрикивала, значительно остывшая, прошлась пару раз по комнате.
– Я догадываюсь, – сказала она, – что королю новое ситечко покажется красивее иных, а долго оно на круге удержится?
Купец смолчал. Не хотел сразу слишком наступать и находил более безопасным разложить посольство на два дня. Прекрасная Уршула забросала его вопросами, на большую часть которых он ответить не мог. Не дал в этот день извлечь из себя то, что привёз. Наступал вечер, и хотя княгиня во что бы то ни стало хотела в этот день перебраться в ближайший город, он уговорил её, чтобы переночевала там. В конце концов она позволила себя склонить, потому что её осаждали мысли, с которыми ходила и металась, сама не зная, что делает. Погружённая в них, она Грондской и немцу давала делать с собой, что хотели.
Поздним вечером она призвала ещё раз немца, желая его спросить ещё, не виделся ли он с Авророй.
Он в этом признался.