— Извините, пойте.
— Это русская песенка.
— Я люблю русские песенки.
— Лучше петь, когда никто не слышит.
— Почему?
— Человек, думая, что его слушают, хотел бы петь как можно лучше, а не сможет даже хорошо петь.
— Кто вы? Откуда? Первый раз вас тут вижу.
Незнакомый парень указал на рощу вдалеке, темнеющую на холмах.
— Это моя Слобода; или, скорее, отцовская, но отец далеко, я тут один. А вы здешняя? — спросил он.
— Здешняя, — отвечала, покраснев, Анна.
Одежда княгини её сословия вовсе не показывало; скромное платьице могло одинаково скрывать служанку шляхтинку при княгини, как её самое. Возможно, шляхтич и не знал, кто жил в замке; поклонился, улыбаясь, поднял весло и, долго оглядываясь, плыл дальше.
На следующий день вечером вновь звучала думка молодого охотника, который плыл из своего хутора на уток и повернул к замку, остановился, поглядел. Анна стояла на валу.
Они сказали друг другу несколько слов.
— До свидения! — сказал парень и поплыл дальше.
На третий день дольше, чем в предыдущие, лодка стояла на Буге, дольше стояла княгиня, опершись о палисад вала; а, когда уезжал, парень не попрощался с ней, она долго за ним смотрела, долго, пока он не исчез где-то в тростнике. Та смотрела на дрожащий тростник, пока он дрожал, потом в вечерний сумрак, и наконец вернулась в замок. Он не знал, кто она была, считал её равной себе, дочкой управляющего, служанкой — и не спросил, кто она. Она даже не думала, кто он такой.
Четырнадцатилетняя в то время княгиня, однако казалась старше своего возраста; стройная, блендая, светловолосая, голубоглазая, с печальным выражением лица, она легко могла привлечь юношу, который видел только загорелых и румяных деревенских девушек. Грусть её лица даже непередаваемо её украшала.
В одиночестве легко привыкнуть к первому, кто его прервёт и прояснит. И Анна привыкля к ежевечерним визитам соседа, к его песенкам, беседам с ним, к весёлым шуткам, которыми он её развлекал. Никто на неё не смотрел, никто этим вечерним свиданиям не мешал, они имели очарование тайны, без всякой опасности.
Так долго, очень долго они общались, много не зная друг о друге и забавлялись, не заглядывая в будущее. О себе они не говорили. Не знаю, как назвать это чувство, которое сплотило двух сирот (и тот был почти сиротой). Любовь сильна, неудержима, дружба — слишком холодна, привычка — безразлична. Они любили друг друга, но не обычной знакомой нам любовью, не одной только приязнью, не этой холодной привычкой. Анна любила его, как первую в жизни игру, первую, может, собственность, как любят того, кто вперёд нас заметил, полюбил и привязался к нам. Он любил её, как чудесное, прекрасное явление, о происхождении которого спрашивать не смел, дабы не исчезло. В первый вечер почти фамильярный, в последующие он стал робким, пугливым, послушным кивка, благодарным за улыбку. Большего он не желал.
Не знаю, как скоро он узнал, что незнакомая девушка была княгиней; но потом он уже не показался в лодке, на Буге, не было вечерних свиданий. Беспокойная Анна напрасно ждала.
Спустя некоторое время она увидела его в замке. Была тревога со стороны татар, туда сбежались все соседи, он хотел ими командовать, потому что руки в таком случае д