— Слышишь? Последними им заплатить, не хочу их теперь, найду других, не хочу, если бы меня на коленях просили. В этом есть чей-то навет. Иди.
Старший вышел и позвал со двора отъезжающих:
— Паны братья, — сказала он, — как хотите. Его светлость просил меня заплатить вам вознаграждение и коней, прошу ко мне.
Это неожиданная новость поколебала придворных, они бросили коней, пошли получать деньги, несколько, думая, что ошиблись и стыдясь своего шага, хотели остаться. Старший объявил, что имеет поручение уволить их. Другие, верные князю, даже не думали об отъезде; но таких осталось только несколько, другие выехали за ворота с незнакомцем, который вёл их с собой, шепнув что-то Хахнголду. Еврей побледнел, промямлил что-то другим евреям, и ростовщики в мгновение ока бросили ещё неоценённые драгоценности и, не желая уже входить ни в какие соглашения, ушли.
Старший побежал к князю.
— Ваша светлость, евреи не хотят вступать в переговоры.
— Что с ними случилось?
— Не понимаю, не понимаю; они пошептались между собой, бросили соглашения и пошли.
— Все?
— Все.
Князь был ошарашен.
— В этой есть какие-то дьявольские козни. Деньги! Деньги и ехать! Они этого проклятого ребёнка увезут снова! В Литву, в Литву. Делайте, что хотите, а достаньте мне деньги.
— Я не знаю, что мне делать; ничего не осталось, когда евреи отказывают.
— Вызвать других.
— Минуту назад их было больше, чем нужно, теперь ни одного нет.
— Но по какой причине?
— Не понимаю.
— Может, условия.
— Я не давал никаких; согласно вашему распоряжению я согласился на предложенные ими.
— Что отбило у них желание? Тут что-то есть?