— От вас.
— Нет, всё-таки любопытства ради я хотел бы, чтобы она у меня был.
— Я отдаю вам её, скажите мне: зачем он приходил?
Тут пан Чурили достал сумку, вынул немного денег и положил на стол.
— Отдадите мне банку?
— Обещаю.
Голос сверху, приглушённый и страшный, с великим ужасом изрёк обоим Чурили:
— Он спрашивал и отвечали ему: ребёнок у Сапеги.
Гроновиус вовсе не удивился голосу, сдвинул деньги, забрал банку и, прежде чем они имели время выйти, начали сильно стучать в дверь. Чурили были уже на лестнице, Гроновиус поспешил вперёд, Дуран отпёр.
— Я потерял банку, — сказал голос за дверью.
— Я знаю, — отвечал Дуран, — и другой у вас не будет.
— Плачу, — воскликнул входящий.
Чурили, узнав голос, задержались в подземелье. Гроновиус поспешил к двери, что-то шепнул и всё стихло.
Князь ушёл.
Шляхта, не много понимая, что делалось вокруг неё, вышла в первую комнату. Грохот кареты известил об отъезде князя.
Едва они выбрались из жилища двух чернокнижников, у входа встретили много людей, направляющихся туда, завуалированных женщин, панов с надвинутыми на головы шапками, мещан, молодых девиц. Одни стучали в дверь, другие ждали своей очереди, прячась в тёмных углах дома и избегая друг друга.
Среди тех пан Чурили узнул пани Янову, обедневшую купчиху, ларёк которой был рядом с Марциновой, Агату, поверенную княгини, пана Пудловского, сениора бурсы, известного среди множества своей поломанной фигуркой, еврея Хахнгольда, который прохаживался в тёмной галерее и измерял взглядом входящих и выходящих.
Все беспокойно смотрели на дверь лаборатории Дурана и ждали своей очереди. Пан Кжистоф спускался с Ленчичаниным по лестнице, поглядел на сову и воскликнул:
— Негодяи! Вот сколько людей ждёт их советов и предсказаний. Если бы они мне так хорошо за жильё не платили, я никогда бы их тут не держал. А ночью как начнут жарить, то смердит на весь дом, так что все мои соседи жалуются. Непонятно, чем они так воняют, потому что эти запахи ни на что непохожи.
— А знаете, что и я был у них, — сказал Ленчичанин.