— Чего этот от меня хочет?
— Не пройдёте, князь, пока не поговорите со мной.
— Кто ты?
Младший Чурили (ибо это был он) ответил с ударением:
— Друг княгини.
— Чего здесь делаешь? На жизнь мою покушаешься здесь?
— Это может быть.
— Тогда бери её! — закричал Соломерецкий.
— Не так, ваша светлость, как думаете. Я не отбрасываю жертвы, но рискую своей за вашу.
— Ты! За мою! Новое оскорбление! Слуга!
— Я никому не слуга, я шляхтич и вам ровня.
— Мне ровня! Мне ровня только Радзивиллы, и Острожские, голыш.
За этим ответом послышалась сильная пощёчина от Чурили.
Не поддаётся описанию ярость, с какой князь ринулся с криком на шляхтича; не было времени достать оружие, с пустыми руками, разъярённый, он бросился на него, схватил его за пояс и, бросив на землю, топтал ногами.
Несколько придворных в молчании смотрели издали на этот странный бой. Чурили в мгновение ока поднялся с обнажённой саблей; князь, вырвав свою из ножен, прижал его к стене узкого прохода, в котором они находились.
Началось ожесточённое сражение.
Сабли сталкивались и покрывались зазубринами каждую минуту, их одежда падала, порубленная на куски, кровь текла, а они не прекращали. Чурили, упавший, раненный в первые минуты, бился, однако, храбро; князю прибавляло сил воспоминание о недавнем оскорблении, которое, пожалуй, можно было смыть кровью.
Несколько минут в этой полутени мелькали только сабли, слышались учащённое дыхание сражающихся, удары оружия и прерывистые выкрики. Никто не смел в это вмешиваться. Чурили оглядывался, потому что чувствовал, как слабел.
— Ко мне, мои! — закричал он.
— Это засада! — воскликнул Соломерецкий. — Это предательская выходка жены брата.