— Кто
— О! Не спрашивай меня, не спрашивай! Но слушай. Ты знаешь, что сюда я пришла к тебе, чтобы присматривать за моим ребёнком, которому поклялась быть матерью. И останусь в Кракове, чтобы тебя оберегать.
— От кого, Агата?
— О! Не спрашивай, не спрашивай… Если с тобой приключится что-нибудь плохое, если тебе будут нужны совет или помощь, приходи ко мне, приходи. Я буду сидеть у костёла Девы Марии.
— Просить милостыню?
— Да, просить милостыню, дитя моё, для тебя и за себя. Найдёшь у меня помощь, найдёшь хлеб, найдёшь грош всегда. Мне так немного нужно, а ты так молод. Ты не пачкайся, прося на хлеб, будешь его иметь от меня, будь спокоен! Будет он у тебя, хотя бы мне пришлось красть!
Последние слова она выговорила с экзальтацией, схватила палку и хотела уходить.
Мацек её задержал.
— Разве я мог бы жить твоей работой! Но я в этом не нуждаюсь; верь мне, Агата, люди тут честные и песнь жака скорее молитвы выпросит хлеб и еду.
— Но я не хочу, чтобы ты попрошайничал!
— Мы так все живём.
— Все пусть так живут, но не ты.
— Чем я их лучше?
Женщина хотела, кажется, что-то поведать, потом задумалась, смешалась и отошла на несколько шагов.
— Подождите, ещё слово, слово… Агата!
— Завтра, завтра! Найдёшь меня у ворот Девы Марии, а теперь должна спешить.
— Может, вам нужны деньги, — сказал, подбегая к удаляющейся, жак, — вот, что мне дал Чурило, возьмите, возьмите.
— Я! От тебя? Да что ты! Благодарю! Я не имела бы совести!
И она вырвалась от него, желая уйти.
Затем в тихой улочке послышался глухой шум, шелест шагов несколько спешивших особ. Никого, однако, видно не было, когда вдруг из тесного переулка между двумя высокими каменицами вырвалось несколько нищих, направляясь к уходившей Агате.