— Я её знаю, — сказал Гроньский, — перед моим паломничеством в Рим и Кампостели я видел её на Руси. Я ручаюсь за неё.
— Да воздаст вам Бог, брат Гроньский!
— Пусть идёт, куда хочет! Нас тут и так достаточно, — воскликнули Лагус и Хелпа, — и, небось, за то, чтобы вписаться, ей нечем заплатить.
— За вписывание заплатить? — воскликнула удивлённая Агата. — А много?
Деды и бабы покрутили головами.
— Десять грошей в копилку Братства за умершие души и которым не откуда ждать спасения, и для Братства, и калекам и больным, на…
Агата начала искать под платьем узелок и развязывать его.
— И позвольте мне сесть подле Девы Марии.
— Но это быть ни в коей мере не может, потому что это место старших, — сказал сам писарь тихо.
— Я больше за вписывание заплачу, а позже…
— Болтушка! — кричали другие. — Этого быть не может.
Агата неведомо откуда, потому что не из узла, достала, блестящую золотую бляшку и, поднимая её пальцами вверх, воскликнула:
— Столько дам за вписывание.
Писарь нетерпеливо стянул губы, а деды стояли в недоумении.
— Если ей золото ничего не стоит, — сказал Лагус, — видно, имеет возможность приобретать его! Ведьма! Ведьма! Врачиха какая-то! Не хотим ни денег, ни её! Отхлестать!
— Я ручаюсь за эту женщину, — сказал писарь.
Лагус покрутил головой.
— Как хотите, ручайтесь, не ручайтесь, а помните, чтобы из этого худа не было.
— У Девы Марии? — спросила Агата.
— Садись, где хоччешь, — воскликнул Лагус, — только не подле меня, чтобы дьявол, который тебя задушит, ко мне не прицепился.